И страшное чувство, что тебя куда-то утягивает, словно гигантский пылесос вытянул из тела душу и поволок в неизведанное. Не было ни белого света, ни коридора. А была гигантская цветная воронка, кружившаяся перед глазами. Захотелось прекратить это, вызывающее тошноту, мельтешение. Но вот как? Где найти ту точку опоры? И, как её может тошнить, если она умерла? Но точка опоры нашлась.
Женщина внезапно почувствовала пульсирующую боль в затылке, и тут же накатило всё сразу: и неудобство позы, и затёкшие ноги, и озноб. Она попыталась приоткрыть глаза, и это удалось, пусть и не с первой попытки. Над головой было небо. Чистое, ни облачка. Голубое с сиреневатой дымкой, как лавандовое поле. Странное. Оно осторожно проглядывало сквозь кроны деревьев. Деревьев? Откуда в её квартире могут быть небо и деревья? — пошевелилась в голове ленивая мысль и пропала.
Думать не хотелось, совершенно. А хотелось лежать тихо-тихо и наслаждаться каждым вздохом. Без боли. Пусть даже окружающий воздух пахнет свежей кровью. И только спустя некоторое время до неё дошла вся абсурдность сложившейся ситуации. Она умерла! Навсегда! Там, в своей квартире, в своём мире. И это Татьяна знала точно, как то, что дважды два — четыре, а не пять, шесть или восемь. Тогда где же она и, что с ней сейчас происходит? Галлюцинация, вызванная смертью? Приснившийся кошмар? Некоторые сны бывают так реальны.
Окружающая обстановка ничем не напоминала райские кущи, но и на ад тоже тянула мало. Куда её занесло? На ум сразу пришло католическое учение о Чистилище. Таня не была католичкой, просто читала много. Вот и попалась как-то информация о том, что у католиков души умерших попадают в такое своеобразное место, где они могут попытаться искупить свои грехи, прежде, чем попасть в рай или ад. Это оно? Или просто бред умирающего сознания?
Она не знала. Просто лежала тихо, впитывала в себя запахи окружающего мира и пыталась почувствовать собственное тело. А вот с этим были большие проблемы. Тело не желало подчиняться. Каждое движение, даже его попытка вызывали неприятные ощущения. Словно она отлежала себе всё тело разом. Мышцы конечностей скручивали судороги, в пальцы рук и ног впились сотни маленьких колючих иголочек. Впрочем, с ногами было похуже. Они слегка онемели и двинуть ими не получалось. И, только разглядев груз, придавивший нижнюю половину тела, Татьяна сообразила, что и почему.
Захотелось закричать от ужаса. Мертвецов она не любила. А, впрочем, кто их любит? Любить нужно живых, а умерших помнить. Своих. А здесь — чужой, незнакомый, страшный. Как тут не закричишь? И она закричала. Громко и, как-то пискляво. Совершенно не её голос. Не её руки, пусть и с аккуратно подстриженными, но короткими ногтями. Маленькие ладошки с тонкими изящными пальчиками пианистки. Мягкая нежная кожа без следов мозолей. Только несколько небольших царапинок. Тонкие запястья. И это с её-то девяносто двумя кг, которые она набрала за последние годы? Болезнь не пощадила. Резкий набор веса, без причины, вынудил обратиться сперва к участковому врачу, потом к эндокринологу. И приговор — аутоиммунный тиреоидит. Щитовидная железа практически прекратила свою работу, вынудив свою хозяйку подсесть на гормоны. Пожизненно. Это не её тело.
