— Будешь брать книги из личной библиотеки тетушки, у нее отличная подборка классической литературы. А Дэнни просто не знает, как привлечь внимание. Ты ведешь себя с ним высокомерно и пренебрежительно.
— Он мелкий и дефективный. Он кошек из рогатки отстреливает!
— Тогда есть повод поговорить с ним и убедить больше так не поступать. Ты ведь старшая сестра.
Гвендолин скрипнула зубами. Ее распирало от досады: на все-то у мамы находился подходящий довод, все-то она продумала до мелочей.
— Тетушка задушит меня гороскопами, — в отчаянии сообщила Гвендолин замогильным голосом и захлопнула книгу. — Сведет в могилу гаданием на картах Таро и спрячет труп в чулане, а тебе скажет, будто это очередная кукла. Она же ведьма!
— Хватит молоть чепуху, Гвенни.
— Но это правда! Мама, пожалуйста! Я не протяну там и сутки!
— Ты всегда была фантазеркой, но не следует перегибать палку. Тэххи обвешала гостиную пучками сухой травы и безделушками вроде кабаньих клыков, но она и мухи не обидит. У каждого случаются…
— Сдвиги по фазе, — проворчала Гвендолин.
Мама улыбнулась тепло, но как-то виновато, подошла и потрепала ее по голове.
— Будь снисходительна к чужим недостаткам, моя умная, послушная девочка.
— Тебе совсем безразлично, что я умру там от тоски, да? — безнадежно спросила Гвендолин.
Мама обняла ее, поцеловала в макушку и оставила вопрос без ответа.
— Мы с папой наняли бригаду маляров, они придут завтра.
— Завтра? То есть…
— Я бы на твоем месте начала собирать вещи, чтобы ничего не забыть.
— Нечестно, — захныкала Гвендолин. Читать расхотелось, и она с отвращением швырнула книгу на журнальный столик. — Почему я всегда оказываюсь крайней? Можно ведь перетащить мою кровать в вашу комнату, папа все равно вернется из командировки не раньше следующей пятницы. Мы бы отлично провели время вместе, мам. Помнишь, как в детстве?
— С твоей кроватью станет слишком тесно.
— Но это же всего на неделю…
— Гвенни. Мы все решили. Не усложняй.
Гвендолин вскочила с кресла, бросила надкусанное печенье обратно в тарелку.
— Отлично! Ты просто хочешь от меня избавиться.
Она не стала оборачиваться и глядеть в растерянное мамино лицо: пусть помучается угрызениями совести. Поднявшись на второй этаж, Гвендолин с силой захлопнула дверь и в бессильной злости плюхнулась на диван. Ей хотелось плакать, но слезы не подступали, а выжимать их из себя было бы вдвойне обидно.
— Никому я здесь не нужна! — страдала Гвендолин, запихивая в рюкзак несколько смен белья и чистые носки. — Никто меня не любит! Только и ждут, как бы выгнать из дома и… и…
