Он не сделал этого.
Возможно, из-за Инди. Она будет сдерживать Хендрикса, чтобы он не действовал, не подумав. Она хороша в этом. А может быть, сам Хендрикс умнее, чем я думала. Мне действительно жаль, что на секунду я усомнилась в нем. Он пират, он заправляет в этих водах уже много лет. Он знает их лучше, чем кто-либо другой.
Он не позволит Димитрию так легко разрушить все, чего добивался. Чувство сильного облегчения в груди успокаивает меня. Я боролась с мыслью о вероятности того, что никогда не вернусь домой. Но теперь, зная, что все еще есть шанс, что Хендрикс, видимо, придумывает надежный план, я чувствую себя гораздо более уверенной.
Я вздыхаю и плюхаюсь обратно в воду. Волны, разбивающиеся о берег, успокаивают, почти как наркотик. Я вздыхаю еще раз, только на этот раз вздох длиннее и протяжнее. Опускаю голову в воду и позволяю прохладе облегчить боль в шее. Мышцы все еще затекшие и болят ото сна на земле с Димитрием.
― У нас костер.
Поднимаю голову и вижу Димитрия, стоящего по колено в воде. Не могу удержаться и улыбаюсь этому виду. Он великолепен. Нет, он ― глоток свежего воздуха. Он ― Бог. Он ― единственная матрица, которую уничтожили и никогда не создадут снова.
― Эй? ― говорит он.
Моргаю. Черт, я пялилась на него.
― Я… извини. Костер, ты говоришь?
Он одаривает меня ленивой полуулыбкой, от которой я сжимаю бедра.
― Да, знаешь, такая желтая горящая штука, на которой люди готовят.
― Ха-ха, ― улыбаюсь я, вставая и выходя из воды. ― Я знаю, что такое огонь.
― Неужели? ― говорит он, следуя за мной по пляжу. Я слышу сарказм в его голосе.
― Правда, правда.
― Как твои спазмы?
Я улыбаюсь, но стараюсь говорить спокойно, чтобы он не заметил, что мне смешно.
― Дими?
― Что?
― Никогда нельзя расспрашивать женщину о месячных.
Он замолкает на мгновение, я слышу только его шаги, когда он идет за мной.
― Вы, женщины, совершенно сбиваете с толку.
― Да, мы такие.
― Тебе нужна помощь, когда больно, но ты не хочешь, чтобы спрашивали об этом.
― Так, объясняю популярно: ты можешь знать, когда у женщины месячные, знать, когда у нее болит, но никогда, повторяю, никогда не спрашивай об этом напрямую.
― Господи, ― бормочет он.
― Вот именно.
Мы приближаемся к лагерю, все сидят вокруг большого прекрасного костра. Я улыбаюсь и вздрагиваю от удовольствия, когда мы подходим ближе. Огонь дарит кокой-то особый покой. Он дает тепло, и можно просто сидеть, глядя на него часами, не думая, не чувствуя, просто наслаждаясь. Я понимаю, что глупо улыбаюсь, когда Ливви прочищает горло. Перевожу взгляд в ее сторону, она смотрит на меня.
