Лисе очень нравилось, как гость смеётся, она слушала его смех, словно музыку, и говорила наречённому и любимому своему, что за ветер слышится ею, про пустыни и дальние степи, где этот самый ветер – настоящий и единственный господин земель, и пела сама.
Как не полюбить такую?
Потом были летние встречи, частые и долгие, а по осени человек привёл Лису в родительский дом невестою.
Приняли её на хуторе осторожно. Молодожёны отстроились и поселились на окраине – починили заброшенный ничейный дом окнами к лесу. Зажили вроде и с людьми, но всё же на выселках, и в срок у них родилось один за другим двое сыновей: что старше – похожий на отца, а младший – материнская копия.
И вот муж заболел.
«Это она виновата, ведьма лесная!» – шептали по домам.
Молва легла тенью, оглушая песни и краски, тишина незримой оградою окружила дом и их густой сад. Да нет, не она, тут другое, и Лиса лечила мужа, ходила огневые круги, вычитывала слова и давала зароки. Уже не скрывая своей сути, лежала на его груди отогревающим воротником, но он, сам горюя, сам желая выздороветь, таял. Жизнь уходила, бежала меж пальцев водою, не поймать.
– За что?..
И ответ был известен: не пересекай чужие тропы, не пой чужим своих песен, насыщайся вдоволь тем, что дарит любовь, но помни – платить-то тебе! Делить-то себя с ним, а унесёт ли, удержит ли такую ношу – твой дар, просто-человек? Не сгорит ли его сердце, увидев сияние мира твоими глазами?
Весной любимый муж умер, и лисята остались на руках тёплыми комочками. Старший совсем бесшкурный, ничего не может, не знает, о сути своей не помнит, и человека в нём почти с его рост. А маленький – тот и не человек совсем. Её кровь, не убавить, не отнять, повадки, сноровка…
Родня косится, чуждается, дом стороной обходит, смотрит тяжело. Что удержит лису в опустевшей норе? Надо уходить, да старший не выживет там, на фамильных холмах. И прошёл ещё год в мытарствах и раздумьях.
Лиса приняла решение, когда на Маленького начали стравливать собак. Колыбельные, что напевала она перед сном, стали грустны и сложны:
– А-а-а, – начинала Лиса свой напев, – а-а-а…
И текла песня-река, лилась история давняя, а потом история близкая.
– А-а-а, – пела Лиса, – а-а-а…
Лисята слушали, прижавшись по бокам, тот, что уйти не сможет, и тот, кому уйти следует. Запоминали, впитывали суть и принимали своими детскими сердцами.
– А-а-а, – глазки малышей слипались, и сон накрывал дом.
Даже сны малышей отличались. Один выносился на лесные тропы, распуская хвост, и летел, летел, творил радуги и зарницы, пробовал на вкус и ветер, и огонь. Второй же осторожно ходил дорогами снов людских и никуда не спешил, шёл себе один, глядя под ноги, и говорил в своих снах лишь сам с собою.
