— Я не думал, что все настолько плохо.
— Она любит вас, сэр. Искренне. И мне сложно представить, почему. Еще сложнее — какую боль вы ей причинили. Последнее, что я хотел вам сказать. Если вы сегодня же не решите ситуацию с Лирой, я разрываю данную вам клятву верности по бесчестию господина. Вы знаете, за подданным есть такое право.
— Ты не можешь так со мной поступить! Только не сейчас!
— Могу. И поступлю. Поскольку вы сбились с пути, но вместо того, чтобы идти на свет, все дальше отдаляетесь от него. Я не желаю видеть, как вы сами себя топите. Хотите топить — делайте это в одиночку.
— Но турне, — растерянно произнес Райан. — Я не могу его оставить!
— Мне все равно, сэр, — пожал плечами Клод. — Я все сказал. Удачного вам концерта.
Только когда дверь за Клодом закрылась, на Райана навалился тяжелый камень одиночества. Маг любви был единственным преданным другом, единственным настоящим другом в толпе окружающих его людей. Единственным, чья преданность не зависела от успешности очередного сингла, известности или даже количества денег в кошельке Макнамары. Райан закрыл глаза и прошептал:
— Какой же я идиот!
* * *
Отец пришел в себя примерно в полдень и, как только доктор разрешил посещения, мы сразу поспешили к нему. Я замерла перед закрытой дверью, не решаясь войти. А, что, если не сдержусь и расплачусь? Папа не выносит женских слез. Что, если он не может говорить, еле дышит, весь в трубках? Ноги налились свинцом и прочно прикипели к полу:
— Лирочка, все хорошо. Папе нужна наша поддержка, — подбодрила мама, смело открывая двери и помогая мне войти. Я натянула улыбку, для которой не было ни повода, ни сил, но которая маскировала переживания. Отец действительно лежал, окутанный проводами, с перебинтованной головой. Вокруг пищали разнообразные датчики, искрились приборы, расчерчиваемые линиями графиков в режиме реального времени. В горле встал ком:
— Не ожидала? — догадался отец, мягко улыбнувшись.
Брови, помимо воли, сошлись на переносице, а глаза застелила слезная пелена, исказившая реальность.
— Началось. Будешь мокроту разводить, лучше сразу уходи, — насупился отец и, кивнув, я смахнула подступившие слезы, на силу улыбнувшись. — Так-то лучше. Врачи сказали, что все прошло хорошо.
Отец говорил медленно, по слогам. Было видно, что речь дается ему очень тяжело. Его губы пересохли и потрескались, под глазами залегли синяки, а лицо осунулось до неузнаваемости. Как давно мы не виделись. Как сильно он сдал. Сердце болезненно сжималось, но я приказала себе не показывать свою боль. В конце концов, ему намного хуже и следует уважать отцовские желания.
