— Я не вправе вмешиваться в ход событий, таков уж мой удел, но вправе сказать, что именно сегодня Райан был таким, какой он есть. Точнее, таким, каким я знал его дома. Каким полюбил и уважал.
Предупреждающе выставила перед собой ладонь, а слезы, уже не сдерживались силой воли и орошали щеки бурными потоками:
— Вот только не нужно мне сейчас говорить про шансы, Клод, — голос дрожал. — Я давала их в большом количестве, и себе, и ему, но я не железная. Да, Райан, тот, каким он был сегодня, навсегда останется вот здесь, — я приложила руку к сердцу и закрыла глаза. Сознание тут же проиграло картинки самых ярких воспоминаний сегодняшнего дня. — Но рядом с его именем также останется боль, что он причинил. И, признаться, я не знаю, что сильней, Клод.
— Я могу вас понять. Но наш уговор, он в силе?
— И об этом не могу сказать. Мой отец… завтра днем состоится операция. От ее исхода будет зависеть, останусь ли я в турне. Если все пройдет хорошо, возьму один-два дня отгула. Если же нет, то… Между семьей и этим… — я пыталась подобрать подходящее слово, но впервые за многие годы такого не нашлось, а потому закатила глаза и, смахнув слезы, продолжила. — Я выберу семью.
— Понимаю, — кивнул Клод. — Было бы проще, расскажи я все Райану, но, увы. Я связан… — он осекся, но быстро заполнил паузу, — обязательствами, а потому буду нем.
— Спасибо. Можете сказать ему, чтобы больше не искал Клодин. Она не вернется. Он потерял ее навсегда.
А ведь сама виновата. Послушай я приличную часть себя, не услышала бы ни о Мораане, ни о каком-то там проклятье, ни о том, что сейчас Райан будет развлекаться сразу с тремя девицами, через каких-то полчаса после нашего расставания… Я бы жила и думала, что все прекрасно. Бережно хранила в сердце теплые и радостные воспоминания, не зная, что за стенкой творится разврат. Сама виновата. Во всем.
— Думаю, кольцо, что вы оставили на тумбочке, само ему расскажет.
— Если он его найдет. Если это вообще могло что-то значить.
— Могло. И значило, — мы смотрели друг на друга и многозначительно молчали. Нам обоим было что сказать, однако слова не имели смысла. — Если понадобится помощь, с вашим отцом…
— Я усмирю гордость и обязательно обращусь, — пообещала твердо, поскольку есть куда важнее уязвленного самолюбия.
— Доброго вечера, Лира. Самолет через три часа. Машина за вами с Дюком прибудет за час, как и всегда.
— Спасибо, Клод. Вы очень добры.
Когда я погрузилась в спасительное одиночество комнаты, слезы хлынули, словно река, прорвавшая плотину. Я зажимала ладошкой рот, чтобы не срываться на пошлые завывания, ведь боль рвала изнутри, разрушая мой привычный, спокойный и уравновешенный мирок. Нахлынуло все и сразу: папа, которого я могу лишиться в любой момент, Райан, которого потеряла, едва обретя, неизвестность и боль, которую даже не с кем разделить… Я сползла спиной по двери и, обхватив колени руками, плакала, плакала, плакала… пока не уснула от усталости и бессилия прямо на кафеле в прихожей. Проснулась от яростного стука в дверь.
