— А какие у него руки, моя королева?
— Такие, что играючи удержат и мир, и войну…
— Тогда, может статься, вы были излишне строги в своём послании к преемнику? — Юлиана повернулась на бок, положила под щёчку ладошку, заглянула своей королеве в глаза, и лишь тогда Хенрика спохватилась. Её слова касались отнюдь не кузена… — Может статься, этот «невежественный лесоруб» будет куртуазен со мной, может статься, он не утратил на войне придворных манер?
— Пока я взирала на него с высоты престола, он был образцом куртуазности. Он пел со мной песенки, осторожно брал за руку и смотрел преданными лучистыми глазами… Очень недурными, насколько я помню. Правда, из мягкой и неуверенной улыбка у него стала хищной — ведь на гербе Яноре барс… — Воровато оглянувшись, бывшая королева легла лицом к статс-даме и, шаля, потрепала пальцем мочку её уха: — Но даже он не устоит перед почёсыванием ушка и животика.
— Я всегда могу обратить его домашним котом, — звучный голос раздался от самой двери, наполнил собой комнатушку, глуша треск свечей, и словно бы приуныл в тесноте. Впрочем, и его хозяину, чтобы ступить следом, пришлось пригнуться. Притолоки замка Рюнкль не были рассчитаны на столь высоких особ. — Повяжете ему бантик и по настроению будете позволять ему прикорнуть ему у ваших прелестных ножек.
Быстро, насколько давали путающиеся в ногах юбки, Хенрика поднялась навстречу ещё одному своему любимцу, Юлиана не отстала.
— Ваше злодейшество примет меня в ученицы? — Родись Хенрика его злодейшеством, взяла бы Юлиану в ученицы, союзники и возлюбленные за один только лукавый наклон головки, но сам он был куда более стойким к девичьей прелести.
— Помилуйте, сударыня! — Провинция умертвила в Хенрике Яльте королеву, но элегантный кавалер в её подданном жил и здравствовал. Куртка из чёрного бархата смотрелась бы уныло и чопорно, когда бы её не оживляла массивная латунная цепь — знак сенешаля, благослови Бог предков, перенявших это словечко у более культурных стран, на службе королей Блицарда. — В ведьмы идут злобные уродливые создания, у которых болят либо зубы, либо душа.
Настроенная на приручение барса, Юлиана удовольствовалась тем, что его злодейшество коснулся губами её пальчиков. Бывшая королева протянула сенешалю Лю́двику Орнёре обе руки:
— А кто же, друг мой, идёт в колдуны? — Кто бы туда ни шёл, у них наверняка сухие губы и щекочущие усы.
— Статные загадочные мужчины приятной наружности вроде меня, пленительная. Или похищенные феями мальчики, но это иная сказка. — Сенешаль повернулся на смешок статс-дамы. Из королевской свиты, когда она ещё существовала, Юлиана единственная не торопилась пасть без чувств перед колдовского толка слухами, что ходили о нём. — Не будет ли моя неудавшаяся ученица столь любезна, чтобы приступить к сборам? Я намерен выехать спозарань.
