— Как я сказал уже, братья, — продолжил загонщик, остановив гул взмахом руки, — зло среди нас. И не только в пропаганде Запада. Наши люди, прикидываясь православными, продаются этим выродкам окаянным, ложатся под них, задницы им лижут! Они счастливы будут, если викинги все-таки завоюют нас, как эти варвары давно мечтают, если галлы тут начнут нашим юношам отвары всяких трав дурманных продавать, а дочерей наших в бордели посадят и блуду их разнообразному научат! Вы думаете это слишком? Думаете, я вам лгу, братья и сестры? Преувеличиваю?
Толпа заревела истерически, возмущенно, и уже нельзя было разобрать никаких слов, только ясно было, что каждое слово загонщика вводит ее в еще больший раж.
— А вот вам доказательство! — загонщик взмахнул рукой — и двое других юношей в таких же кафтанах вволокли на помост девушку чуть старше Гориславы и Яролики. Одной рукой она крепко прижимала к себе шевелящийся кулек, другая безвольно повисла вдоль тела, как только ее втолкнули в центр площадки и отпустили. На ней была только длинная льняная рубаха, грязная и рваная. Светло-русые волосы были распущены и всклокочены. Она пошарила стеклянными от ужаса глазами по толпе и жалобно сказала:
— Пожалуйста, не надо…
— В чем твое преступление?! — заорал на нее загонщик-оратор.
— Ни в чем! — она залилась слезами. — Ни в чем, клянусь!
— Я говорил вам, братья и сестры! — красный кафтан повернулся к толпе. — Они даже лечь под этих выродков готовы!
— Я честная женщина, я честная, — закричала ему в спину девушка.
— Блудница! — завизжала из толпы какая-то баба. — Шлюха!
Толпа поддержала ее нестройным гулом.
Отовсюду на девушку смотрели безумные глаза, нигде она не видела сочувствия, только поодаль кто-то еще не мог смотреть на нее и стоял опустив голову. Это придало девушке сил на последнюю попытку.
— Вы же знаете меня! — закричала она, прижимая к себе кулек. — Я же жила рядом с вами, была вашей соседкой, вы же знаете, что я честная женщина! Прошу вас!
Загонщик повернулся к ней, взял ее за плечи и вдруг, совершенно переменившись, ласково заглянул в ее глаза своими, ярко-голубыми. Народ притих, наступило гробовое молчание.
— Ты все равно сестра наша, — произнес загонщик с состраданием, и девушка облегченно улыбнулась, — я, как и все мы, желаю тебе только добра. Ты просто должна покаяться. Рассказать нам правду. Всю правду. Ты ведь ее уже рассказывала, — он кивнул на молодцов, притащивших ее, и ласково, любовно стал гладить ее волосы.
