— Я не улавливаю, Ольга, о чемъ ты говоришь. Когда мы хотѣли…
— Ты никогда ничего не уловишь, если будешь меня перебивать. Итакъ, начнемъ съ крысъ. Первое, на что я наткнулась, войдя къ себѣ въ спальню, была отвратительная огромная крыса. Правда, къ своему счастью я этихъ тварей не боюсь. Но я всегда думала, что крысы по крайней мѣрѣ должны испытывать страхъ передъ людьми. Между тѣмъ, что сдѣлала эта савойская крыса? Она при моемъ появленіи не только не смутилась и не побѣжала, но, наоборотъ, повернулась ко мнѣ физіономіей и нагло стала разглядывать, будто комната эта предоставлена ей, а не мнѣ.
— Такъ, такъ… — мелькомъ взглянувъ на Сурикова, проговорилъ Вольскій. — И это… все?
— Нѣтъ, не все. Дальнѣйшее — еще хуже. Вотъ, вы, Николай Ивановичъ, готовили замокъ къ нашему пріѣзду… — зловѣще обернулась Горева къ секретарю, который съ замѣтнымъ испугомъ слегка подался назадъ. — Такъ не объясните ли вы мнѣ, какъ образуются здѣсь звуки, неизвѣстно откуда идущіе и неизвѣстно кому принадлежащіе?
— Звуки? А… какіе именно звуки?
— Я уже легла спать. Потушила свѣтъ. Стала обдумывать, будетъ ли мѣшать моему сну протекающій снизу ручей. И, вдругъ, гдѣ-то вблизи, въ моей же спальнѣ, ясно послышалось… что бы вы думали? Что послышалось?
— Очевидно, шаги. Стукъ дамскихъ туфель, — не глядя на кузину, произнесъ Павелъ Андреевичъ.
— Да? — Она вздрогнула. — А еще что?
— Еще? Вздохи, должно быть. Протяжные женскіе вздохи.
— Въ такомъ случаѣ, я ничего не понимаю… — усиленно моргая пробормотала Ольга Петровна, по-перемѣнно глядя то на кузена, то на Сурикова.
— Въ самомъ дѣлѣ… Сначала были шаги. Затѣмъ вздохи. Откуда ты это знаешь?
— Изъ того же солиднаго источника, изъ какого и ты, дорогая моя. Я тоже слышалъ шаги и вздохи. Только теперь я вижу, что все это гораздо сложнѣе, чѣмъ мнѣ показалось сначала. Твоя спальня находится не только въ другомъ этажѣ, но и въ противоположномъ концѣ замка. Если предположить, что это чья-либо шутка, то какъ мы могли одновременно слышать одно и то же?
— Разрѣшите мнѣ сказать кое-что, Павелъ Андреевичъ, — осторожно проговорилъ Суриковъ, не имѣвшій до сихъ поръ возможности высказаться. — Дѣло въ томъ, что въ этомъ замкѣ раньше…
— Тсс! — Горева испуганно подняла кверху палецъ.
— Чей-то кашель? — спросилъ Вольскій.
— Да… Женскій. Вы слышали? Это невозможно. Я завтра же уѣду обратно!
— Ну, что ты… Успокойся, пожалуйста.
— Нѣтъ, я не успокоюсь! У меня нѣтъ основанія успокаиваться при такихъ обстоятельствахъ!
