Одетта заметила мое замешательство и пояснила:
– Дело в том, что он прекрасно знает, как выглядят последствия выстрела в затылок.
У меня не было желания оставаться в этом жутком коттедже ни одной лишней минуты, а воспоминания о Монтегю Родсе до сих пор вызывают во мне отвращение, хотя теперь я лучше понимаю, что побудило его поднести к лицу осколок зеркала.
Когда я уже стояла в дверях коттеджа, Одетта вложила мне в ладонь сложенный лист бумаги и сказала:
– Возьмите его. Я не хочу, чтобы он оставался здесь ни на секунду дольше. Возможно, он поможет вам. Или просто сожгите его.
Она отступила назад и закрыла за собой дверь, прежде чем я успела еще что-нибудь спросить.
Мне было отчаянно жаль Одетту и ее мужа, но я быстро пошла прочь от их дома, желая оказаться как можно дальше от отчаяния, пропитавшего это место подобно болезни. С каждым шагом и каждым глотком свежего морского воздуха я чувствовала, как остатки влажной и затхлой атмосферы покидают мои легкие.
Я еще не была готова вернуться в поместье Грейлок, поэтому направилась в магазинчик Ганта. Я собиралась купить кружку горячего кофеина, надеясь придать немного тепла конечностям и прогнать лед, осевший в костях. Мне было нужно время, чтобы переварить все, что я узнала из рассказа Одетты. Что все это значит и как много из услышанного мной – правда?
Я расположилась в укромной кабинке в дальнем конце зала и принялась за напиток. Теперь я начала понимать, как мало я знала на самом деле и как много еще осталось пробелов в истории жизни полковника Грейлок.
Могла ли полковник быть убита?
Если да, то кем и почему?
Какие ужасы таились в монографии, заставившей Монтегю Родса нанести себе столь ужасные увечья? Какую опасность представляло для меня само пребывание здесь? И, что самое важное, смогу ли я вынести то, чего не вынес он?
Это были вопросы, на которые у меня не было ответа с моим текущим уровнем осведомленности. Я сделала глоток из чашки и полезла в карман туники, чтобы вытащить журнал и понадеяться на новые озарения. Я листала его страницы, пока не наткнулась на рваные края двух вырванных страниц.
Развернув бумагу, которую дала мне Одетта, я положила ее рядом с оборванными краями в журнале.
Их края идеально совпадали, однозначно определяя происхождение преданных мне страниц.
Бумага была в смятом состоянии с тех самых пор, как ее вырвали, на ней виднелись засохшие пятна крови. Я представила себе, как Одетта, скомкав листок, стоит перед камином в раздумьях, не бросить ли его в огонь. Я удивлялась, почему она этого не сделала, как удивлялась и тому, что она решила в итоге передать его мне.
