- Высади нас у Чуломи. Дадим спирту, однако...
Владимир Питиримович быстро взглянул на иронически усмехнувшуюся девушку, затем - очень строго - на бородачей, сказал непререкаемо:
- Чтоб никакого спирту!
- Лады! Лады! - закивали бородачи; однако, отлучившись на минуту и толкнув дверь своей каюты, Владимир Питиримович опрокинул поставленную с той стороны бутылку, заткнутую тряпицей. Когда он вернулся, у него, казалось, даже уши покраснели.
- Хочешь людям добра, а они тебя под монастырь, - удрученно пожаловался он уже знакомой мне девушке, когда та вошла в рубку с чашкой черного кофе и спросила, как бы вскользь, почему в каюте штурмана дивный аромат...
В ответ ни слова не молвила, только взглянула на него быстро и усмехнулась. Колко, иронично.
И движения ее, и взгляды, и усмешка действовали на Владимира Питиримовича немедля. Он поклялся, после истории со спиртом, что больше не станет задерживать электроход по просьбе встречных-поперечных. Расписание есть расписание. Закон!
Но на другое утро остановил, - даже не у дебаркадера. Я, естественно, был уже у него, на мостике.
Электроход бросил якорь напротив потемнелых, забитых досками домов: учительница попросила. Ветхая, старая, как сама деревня.
Когда она, поднявшись в рубку, назвала свою деревню, Владимир Питиримович покраснел, сбычился, готовясь отказать, но Нина взглянула на него искоса, смолистые глаза ее расширились в недоумении. Владимир Питиримович набрал в свою широкую грудь воздуха, словно собираясь нырнуть в ледяной Енисей, и - кивнул: мол, высажу, где надо. Ага?.. О чем разговор...
- Что ей тут? Кого учить? - спросил он самого себя, провожая взглядом шлюпку, на которой матросы везли учительницу.
В самом деле, избы в деревне без крыш, стропила торчат почернелыми ребрами. Дров на берегу нет. Нет дров - нет людей...
Да и лодок одна-две. Облезлые, брошенные. В стороне поблескивает одиноко лодчонка из дюраля. "Дюралька" с подвесным мотором. Будто кто-то заехал случайно. На кладбище...
Якорная цепь отгрохотала, и стало слышно, как звенят комары все сильнее. Словно берега стонут. Две коровы, измученные комарами, забрели в воду по шею. Неподалеку от них семенил старик в черном накомарнике. Махал шлюпке рукой.
- А, да это, видать, Репшасы, пенсионеры... - объяснил он мне. - Дети на войне погибли. Ага? Или еще где, - добавил он неохотно, заметив усмешку девушки в переднике. - Дом порушен. Некуда возвращаться... Куда на каргу?! - вскинулся он, хватаясь за бинокль.
