Седой, начальственного вида геолог в энцефалитке, выйдя на палубу, выбранил маленького юркого человечка, оставленного у багажа. На начальника навалились дружно:
- Ишь, вымахал большой, маленького увидел - и сразу ж мораль зачитывает...
Но маленький не обрадовался поддержке.
- Ти-ха! - вскипел он. - Керны везем...
Все замолчали. Знали, что такое керны. Получается, открыли нефть или что другое. Поважнее.
- Во-о земелька, - удивленно протянул пассажир с раскладушкой. Гибель. Огурца не вырастишь. А ковырнешь, золото колечко...
Кто-то возразил ему язвительно: мол, что тебе, худобе, золото колечко, олениной спасаешься, - а кто продолжал о своем:
- Я даю тебе капитальный развод! - твердила мужу женщина в помятой шляпе. - Понял, капитальный. - Видно, обычные разводы у них бывали не раз. - Ка-пи-таль-ный!..
Муж привалился в углу мешком, что называется, и лыка не вязал; наконец, сказанное до него дошло; он сорвал с себя новенькие ботинки на резине, кинул их в истертую сумку.
- Так, да?! Бери свои ботинки!..
Брошенного мужа накормили, дали кружку спирта, приняли в нем участие:
- Сгинет он без тебя, резвуха, - сказал кто-то, накрытый с головой мешковиной.
- Ничто! Его власть прокормит. Он на Медном сгорел. У плавильных...
В честь этого ему протянули еще кружку спирта. Еще и еще. Ему стало жарко, и он решил искупаться. Прямо на ходу парохода.
Вахтенный матрос успел схватить его за рубаху, когда тот полез на бортовую сетку. У трапа началась возня. Пьяный, извернувшись, стукнул матроса головой в челюсть. И тут послышался с капитанского мостика чуть заикающийся ребячий тенорок:
- З-завернуть стерлядкой!
Матросы ловко - дело, видать, привычное - закатали пьяного в брезент, только лицо оставили, перехватили брезент канатом, уложили у мачты, на енисейский ветерок.
Через час скандалист пришел в себя, попросил развязать руки, и матросы, народ отходчивый, сунули ему в рот сигаретку.
- Н-намажьте ему лицо рипудином! - послышался тот же тенорок. - А то его комары оглодают... Нету? Возьмите в моей каюте!
Так я познакомился со штурманом, который, сдав вахту, спустился с мостика, голубоглазый, коротенький, спортивного склада парень лет двадцати пяти, не более, в парадной фуражке речника с модным после войны "нахимовским" козырьком; он задержался возле меня, кивнув в сторону завернутого "стерлядкой".
- Их Н-норильск не принимает. Надоели Норильску алкаши. Очищается от шпаны. Ага?.. Нам сдает. Увозить прочь. Мороки добавилось. Так ведь ради порядка. Ага?
