Тут появился я. Дов сложил карту и ушел к себе. Мне кивнули рассеянно, отрешенно, я понял, что пришел не вовремя. Поднялся, но дядя жестом усадил меня.
-- Дов! -- крикнул он. -- Давай соорудим заявление насчет микрофона. К Руденке. Вот, писатель пришел, он в два счета... Из соседней комнатушки показалась взлохмаченная голова. -- Кому-кому? -- просипел Дов. -- К Руденко?!.. О-о, матерь божья! -- Он почесал волосатую грудь. -- Дядя Исаак, вы где были... это... в пятьдесят третьем? Когда Ус подох. А, уже на поселении. Не в лагере. А мы с отцом в Караганде. Главный обвинитель от Эс-Эс-Эрии на Нюрнбергском процессе. Повесил гитлеровских генералов, отдохнул, прикатил давить танками своих... Он возглавлял, от Москвы.
Первого августа это было. Навертел на танковые гусеницы строй наших зеков, кровушки невинной пустил, что твой Ус. А пятого августа того же пятьдесят третьего, еще в крови до ушей, был избран на Сессии Верховного совета Генеральным прокурором... Я к чему это говорю? К тому и говорю... Танковым гусеницам -- слезницу? Я не играю в ваши партийные калики-моргалики... Одуряйтесь вашей наркотой без меня... -- Дов снова почесал грудь и ушел, не дождавшись ответа.
Дядя Исаак вытащил большой, в полоску, платок, вытер шею, лицо: ну и советик он дал...
-- Ну, ладно, - наконец, простонал дядя Исаак. - И на старуху бывает проруха...Отнес бумаги. Кто тебя туда пустит? Царь Никитка?! А пустят тебя, там затопчут. Живым закопают.
-- Арабы?
-- Какие арабы? Евреи. Ты помнишь местечковых балагул, нацепивших в девятнадцатом красные банты?.. Они там мастерят что-то свое, говорят, социалистическое, а ты явишься со своим уставом в чужой монастырь...
-- Он мне не чужой, Исаак.
-- Тем более закопают. Московский полковник с претензиями! Шлемазл!.. "Мы государство построили! -- разорутся. -- На готовенькое приехал!" Что им до того, что ты гитлеровцев отправил к праотцам, может, больше, чем весь Израиль вместе с их минометом "Давидкой"? Что спас их от Роммеля? - И дядя Исаак снова бросил под язык шарик нитроглицерина. -- Жалко мне тебя, Иосиф. Как родного брата, жалко... Хватит с тебя танковых гусениц! Не людские это игры.
По правде говоря, я испугался за Иосифа Гура. Никуда его не пустят. Сгноят! А пустят, что там?.. Все, что дядя говорил, исполнялось точно...
Я твердо поверил в это еще два года назад. Нагрянул дядя тогда к нам, как снег на голову, без телеграммы. "Тш-ш-ш! -- сказал, входя. -- Я есть, но меня нет..."
