— Правда, я хотел кого-то более инфернального, но это очень дорого. Денег только на тебя хватило. Но ведь и ты молодец, целых две жертвы на счету. Ведь так, меня не надули?
Естественно, я не ответил. А этот странный человечек взял меня в руки, поднёс лезвие к глазам и прошептал:
— О, да! Я чувствую жажду крови! Мы будем великими — ты и я!
Как можно было принять желание шинковать капусту за жажду крови, не понимаю до сих пор.
* * *
Целых два года я прожил у этого сумасшедшего, который для начала притащил блестящую гадость под названием «стразы» и оклеил всю рукоять. Потом пытался выпилить перочинным ножиком какую-то надпись на лезвии, но коллега, не выдержав позора, сломался, так и не успев представиться. Точил меня Ярик раз в неделю, когда родителей не было дома.
Сначала он просто спал со мной. Под подушкой было тепло и мягко, можно было спокойно упиваться воспоминаниями о прошлом. Потом стал носить в институт, и я, лёжа в рюкзаке, с интересом слушал разговоры его однокашников. Мир сильно изменился, появилось много незнакомых слов, и вообще, жизнь стала суетной и агрессивной.
А однажды какая-то девушка с очень приятным голосом обозвала хозяина «фриком». Что это значит, я не понял, но Ярик с того дня сделался ещё более странным. Например, брал меня в ванную комнату и резал себя, при этом вздрагивал, тихонько скулил и плакал. Он явно боялся боли — порезы были неглубокие, кровь практически отсутствовала, а дурачок дрожал и клацал зубами. Потом тщательно протирал эмаль ванной, чтобы родители ни о чём не догадались, увидев бурые пятнышки. Уносил меня в комнату, целовал, нашёптывал какие-то дикие обещания о всемогуществе и засыпал, свернувшись клубочком.
Это было ужасно. Я не хотел участвовать в этом безумии, но поделать ничего не мог. Иногда во мне просыпалось желание вспороть нежную кожу дурачка посильней, чтобы прекратить его надуманные страдания, но хрупкие, совершенно не мужские руки тщательно контролировали нажим.
Что творилось в голове у Ярика, понять так и не смог. Весной он приманил колбасой дворовую кошку и за гаражами перерезал несчастному животному горло. Лезвие покрылось кровью, но я вместо того подъёма, который испытал в руках Светланы, почувствовал лишь отвращение к хозяину и жалость к Мурке. А парнишка, отшвырнув меня и лохматый трупик, скрючился и долго извергал содержимое желудка.
Зачем через неделю повторил, если ему от этого было плохо? Не знаю. Кровь он не смывал. Нюхал, что-то бормотал и ласково водил пальцами по стразам. Я страдал, не имея возможности выразить эмоции.
