Я жду…
Менестрель спускался по холму к реке, а на холме у дома стояла юная женщина с волосами цвета светлого золота, в узком темно-зеленом, как влажный лесной мох, платье, расшитом серебряными нитями. Стояла и смотрела вслед, поглаживая шею молодой оленихи: рассветные тени и блики скользили вокруг нее, невесомыми пальцами касались волос — и, когда менестрель оглянулся, ему на минуту показалось, что рядом с хозяйкой Дома танцуют светлые легкие духи леса…
Менестрель шел легко и быстро, но чем дальше оставался Дом, тем медленнее становился его шаг — пока, наконец, юноша не опустился на землю у корней древнего дуба. Сбросил мешок с плеча, достал из чехла черную лютню, подтянул струны и начал наигрывать простую тихую мелодию, еле слышно напевая что-то…
Тысячи лет, тысячи дней
Не гаснет свеча на ее окне;
Может быть, эта легенда лжет…
Он сказал: «Я вернусь».
Она его ждет…
Так, говорят, была сложена баллада о Той, что Ждет. Но немногие знают, что у нее есть продолжение — то продолжение, которое никогда и никто не споет хозяйке Дома в Древнем Лесу.
Вторая баллада хорошо известна в землях Севера, в Семи Городах.
Имя ей — «Песнь воина».
О нас не слагают баллад и легенд —
холодна чужая земля
Рыцарям Тьмы могилы нет.
холодна чужая земля
Верные клятве, мы приняли бой:
холодна чужая земля
Прости нас — мы остаемся с тобой,
и над нами — Черное Знамя…
Впрочем, что с того, что мало кому знакома вторая баллада? Легенда живет: легенда о женщине, ждущей мужа с неведомой давней войны — тысячи лет, потому что он сказал — я вернусь…
(553–556 годы II Эпохи)
…Днем она была — Исилмэ, дочерью четвертого короля Нуменорэ Тар-Элендила Пармайтэ, правнука Элроса Тар-Минъятура, сестрой Сильмариэн Прекрасной и наследника короля, Иримона. Хрупкая девушка, почти девочка — длинные струящиеся пепельные волосы и вечно скромно опущенные глаза, прячущиеся в тени длинных ресниц. Кто смел бы подумать, что не скромность — истинная тому причина, что дочь Короля-Книжника до обморока, до дрожи боится, что в глазах ее кто-нибудь прочтет правду о ее другом, ночном я. Она боялась ночи — и ждала ее, как влюбленные ждут сладкой муки тех мгновений, когда — не обмолвиться даже случайным словом, когда замирает сердце от соприкосновения не — рук, но — теней. Ждала тех кратких и мучительных мгновений, когда — пусть это сон, бред, наваждение, — она могла видеть — его.
Она знала его имя, за пять веков еще не успевшее стать пугающей легендой, все еще бывшее живой частью прошлого, страшной правдой для людей Нуменорэ. Знала, что должна ненавидеть его. И — не могла.
