Избрав это, он, по слову Псалмопевца, «положил восхождения в сердце своем».
[241] Но что же замышляет отец зависти, сама бездна коварства, добровольно бегущий всякого блага, вершитель или предводитель всякого зла (а вернее, и тот, и другой), первый отступник, склонивший первого человека к отступлению от Бога? И как он использует свое [лукавство] против души праведника? Коварно, но при этом осторожно, как ему и свойственно. Ибо замечает он, что великий человек стал, как говорится «неуязвим для его стрел»
[242] благодаря бегству от мира и его наслаждений, через которые лукавый обычно похищает более низменные души. Ведь поэтому святой сподобился божественнейших видений
[243] и подступил к самому совершенному не только в сновидении, через духовное воображение (которое философия обычно называет «колесницей разумной души»),
[244] но превзошел уже и само воображение. Он в чистоте приближался к осязанию невещественного и непостижимым образом был просвещен светом «от гор вечных»,
[245] согласно речению Давида, и сей Горе [Афонской] передал отблеск того света, мрак же оставил вовне.
[246] А тот (лукавый), будучи противником света, не мог этого выносить, ибо из-за своего дурного произволения отпал от Бога. Но самым невыносимым для него было то, что Петр, даже влача с собой бремя телесной оболочки, не только поднялся из низин горе, но «избрал высшую и лучшую часть»,
[247] а тому [мраку] так и осталась низшая доля.
Οὕτω δὲ τῆ βασκανία διατεθείς, δεδίττεσθαί τε καὶ ἐξωθεῖν τοῦτον ἐπεχείρει ταῖς ἐπηρείαις. Καὶ ἡ πρώτη τῶν ἐπηρειῶν, ὡς γελοῖον, μᾶλλον δὲ καταγέλαστον! Πρὸς ἕνα γὰρ, καὶ τοῦτον οὐχ ὅπως ὅπλων, ἀλλ’ ἤδη καὶ τῶν ἀναγκαίων περικαλυμμάτων ἐστερημένον καὶ τῶ μακρῶ τῆς ἀσιτίας κατειργασμένον καὶ δεινήν τινα σύντηξιν ταῖς ποικίλαις ταλαιπωρίαις κατά πᾶν ὑποστάντα μέλος, πρὸς ἕνα γυμνόν, ἄοπλον, ἐκνενευρισμένον, στρατηγοῦ μορφήν αὐτός καὶ σχῆμα περιβαλλόμενος καὶ τοξοτῶν ὥσπερ ἐπισυρόμενος πλῆθος, παρακελεύμασί τε καὶ βοαῖς χρώμενος, θρασύς ἐπήει καὶ τὸ σπήλαιον, ὃ [248] τηνικαῦτα τὸν ἅγιον ἐνῳκισμένον εἰχεν, εἰσήει πρὸς συμπλοκήν ἐκκαλούμενος· τά δὲ ἐκτος πάντα πατάγῳ περιηχοῦντες καὶ τούς εὐμεγέθεις τῶν παρακειμένων λίθων ἀλλήλοις προσαράσσοντες, [249] δένδρων τε τά μὲν ἀνασπῶντες, τά δὲ διακλῶντες, πάνθ’ ὥσπερ ἐπὶ τὸ σπήλαιον ἡ τῶν ὀπαδῶν ματαία ἐκείνη συνεκίνει φάλαγξ.
Исполнившись зависти, [диавол] старается устрашить и изгнать [святого] искушениями. Первое же из искушений кажется смешным, и даже достойным осмеяния! Ибо на одиночку, истощенного длительным постом, лишенного не то что оружия, но даже необходимой одежды, у которого все части тела от самых разных страданий были подвержены какому-то ужасному истечению гноя, на него одного — нагого, безоружного, обессиленного — [лукавый] дерзко устремился в облике и одеянии полководца, будто бы ведя за собой полчища лучников и выкрикивая [грозные] приказания. И [он] вошел в пещеру,
