, китайские тени, бродящие в сознании его, единственного solus ipse
[20] сумасшедшего, вообразившего, что ничего, кроме него, нет, и что все разыгрывается в его сознании. И будут потомки наши вспоминать, как эти философы умирали, и на смену им приходили новые, читали своих предшественников, от них заражались солипсическим вздором, и — о, комики! — отрицали даже те самые отравленные источники, из которых они пили свою жалкую премудрость. Поистине, был достоин гибели такой мир, который производил таких людей!
Но пока — увы! — эти ходячие мертвецы, эти живые трупы, оторванные от материальной практики, «чистые мыслители», интеллектуальная людская пыль, ещё существуют и — что самое важное — заражают воздух экскрементами своего мозга и ловят в свои сети, тонкие липкие сети аргументов, которые многим ещё кажутся убедительными.
Давайте же начнём игру! Начнём потеху! Поблестим мечами, позвеним щитами!..
Дьявол солипсизма хитёр. Он драпируется в чародейный узорчатый плащ железной логики и смеётся, высунув язык. Сколько людей, начитавшихся епископа Беркли и Юма, Маха, агностиков, имя же им — легион, прикладывали свои горячие лбы к холодной стене и к косяку окна и спрашивали себя в изумлении: «Да как же? Ведь, вот, я могу разбить себе лоб об этот косяк? Какое же это не существующее?»…
Но тут появлялся Мефистофель и, скривив иронически губы, говорил:
«О, что за грубый аргумент, милый, наивный юноша! Что за вульгарность! Вы бы ещё сказали, что едите мясо с хлебом, перевариваете и выкидываете отбросы. Но разве ж речь, достойная философа? Это — аргумент для площадной черни. Ещё Гораций Флакк пел: „Odi profanum vulgus et cereco“ — „Я ненавижу чернь профанов“. Это для неё, с её запачканными руками, которые щупают запачканные вещи и занимаются грязным и низменным делом труда — убедительны такие вульгарные, поистине уличные доводы. Но для вас, мой юный юноша, для героев чистой мысли, для рыцарей духа, постыдно прибегать к таким доводам. Ибо откуда вы знаете, что мир существует? Не из ваших ли ощущений вы знаете обо всём? Но они — ваши, и только ваши! И не выпрыгнуть вам из них никогда. И что бы вы ни творили, какие бы теории ни строили, вы строите из этих кирпичей. Так откуда же другое? Будьте последовательны! Вам страшно? Вы боитесь одиночества? Вас пугает угасание мира? Вы хотите звёзд, любви, наконец — черт возьми! — дела, может быть, подвигов? Но всё это будет. У вас есть и звёзды, и любовь, и занятия. И вы можете наслаждаться, и любить, и читать, и даже работать, если вас это так интересует. Только все это — в вас, у вас, для вас. В вас — вся симфония мира. Не достаточно ли это?
