– Этот, – и следом пинок чем-то твердым, вроде носка сапога. Приходится на плечо, но тело так затекло, что слышно едва-едва.
– Куда его?
– Идите, оставьте меня, – распоряжается кто-то невидимый, и голос Ингвару смутно чем-то знаком. Напоминает кого-то.
– А как же… – с явной робостью переспрашивают этого, первого.
– Приду, – роняет коротко первый, и, так надо думать, другие ушли.
Ингвару, все еще в путах, рывком помогают перевернуться и сесть, прислонивши к дереву кое-как. И его поначалу здорово повело, непослушное тело упорно пыталось улечься обратно на землю. Но кто-то, по-прежнему неразличимый, цепко держал. Не позволил. И хотя отпустил почти сразу, ключица долго ныла еще потом, как после пропущенного удара. И вся пятерня, будто впечатавшись, крепко держала его. А второю волной нахлынуло прочее, что прежде не смело, но словно только того и ждало, чтоб накинуться зверем голодным и яростным. Сильнее всего затылок, конечно. Ран, вроде как, нет. И еще в горле неимоверная сушь. Выпил бы, кажется, море. Море. Соленое, горькое… оно волнами бросает его о берег и уносит обратно, чтоб снова швырнуть на камни. Наваждение длится недолго, показалось – только успел, что моргнуть, очутиться там, среди серых тяжелых приливных волн, и мигом вернуться. Но потом понимает, что ошибался: вместо сумерек тьма и глухая, бездонная ночь.
Огонь среди этой густой темноты кажется странным, нарочито-ярким, до крайности неуместным. Где-то поодаль есть и другие, но этот рядом совсем… жар, что идет от костра, Ингвар ощущает всем телом. Пламя, меж тем, разгорается нехотя, искрит и потрескивает сердито, будто бы спорит спросонья с незримым кем-то еще. Смотреть на огонь неожиданно больно, и он опять прикрывает глаза. Впрочем, на дикий тот берег вернуться, похоже, ему не светит.
– Что ж не послушал добрых советов, Ингвар?
Голос доносится издалека, как сквозь пелену, сквозь туман, что снова застит глаза Ингвару. Но голос он узнает. Мара, Марушка. Издалека – и так близко, что руку протянешь – дотянешься. Если б не путы… Так это и есть она, смерть в лесах чужих, заколдованных? Дева с серпом в руке, в светлой рубахе небеленой без обережников? Сперва видит ее такой, не открывая глаз, и не по памяти, нет, запомнил другой, иначе. Видение – бледное, полупрозрачное, неуловимо похожее на нее, скользнуло по краю сознания и растаяло. И только потом проморгался и рассмотрел, через блики огня, напротив.
– Послушал… еще б остальные послушали… – говорить удается ему с трудом, через силу, как если бы он успел позабыть человеческие слова и как вообще разговаривать. И жажда такая, что все пересохло во рту, так палит огнем.
