– Знаешь, – помолчав немного, добавила Марушка, – лучше б ты выпил тот мед. И не бродил в темноте, и не спрашивал ни о чем, раз не знаешь, что делать с ответами.
Ингвар приходит в себя, когда никого уже рядом, конечно же, нет. Слабо отсвечивает огонек в окне горницы, но и всего-то. Без единой мысли, с гулкой, звенящей тьмой в голове, он бредет к сеновалу, кое-как различая его очертания, на ощупь находит дверь, устало вваливается внутрь. Устраиваясь на сене, невольно тянется к оставленному оружию. И в тот же момент вспоминает слова хозяйки, ледяным потоком его окатившие, с макушки до пят… то презрение, с которым она швырнула слова в лицо ему. И одергивает руку. «Не в этом доме».
Сон пришел к нему беспокойный, все Ингвару чудились то шаги, то голоса, то полные марью глаза ведьмы, в упор глядящие сквозь непроглядную тьму. И марь из этих глаз перетекает в самое сердце, и полнится сердце марью, ноет и просит чего-то несбыточного, на неведомом языке. Пишет рунами вязь – а он прочитать не может, плывут руны перед глазами, пляшут танцы, сплетаются, что те гальдры на родовом кольце…
А ведьма тем временем в горнице у огня примостилась да куклу плетет. Колышки перевязывает, скрепляет нитками, туловище, руки, ноги, клубочком небольшим – голову обозначает, да дальше вокруг колышков мотает нить, вплетая русые волосы чужака. А после – из свертка достает мешочек с серебряным кольцом и долго-долго, закрыв глаза, водит по нему пальцами, будто что-то вплетая.
Рано утром, чуть свет, Ратмир будит гостя, сам зовет его в дом, где на столе собран завтрак. Марушки нет. На вопросы – лишь пожимает плечами, в лесу, наверное, собирает росу, или травы, да мало ли, по каким делам до зори поднялась…
– Время вышло, Ингвар. Пора.
Северянин не сразу решается на разговор, не хотелось ему посвящать хозяина дома, но если судить по недоброму взгляду, тот все равно уже знает.
– Ратмир, я в долгу перед тобой… перед вами обоими. Денег не стану за кров и ночлег предлагать. И прошу простить, что обидел вас подозрениями, да и не только этим обидел… Просто скажи мне, чем ответить могу, какой благодарностью? Чем исправить?
Удаляясь от дома, Ингвар будто бы здесь – и все еще там… и голос хозяина, размеренно, вторя шагу коня, вкрадчиво: «мне – ничего от тебя не надо». А ей? Ей надо? Что?
Странный выбор, пробираться вглубь чужой стороны пешими, да еще в темноте… но никто не решился оспорить. Шли которую ночь напролет, от заката до утренних сумерек, а с восходом разбивали стоянку, выставляли дозорных и устало падали с ног. И ни шагу, пока не догорали последние отсветы солнца и заря на закате не гасла. Только день ото дня силы все таяли, а лес никак не кончался. И не приносил желанного отдыха сон. Словно нежить какая невидимая подкрадывалась и выпивала все силы, пока они спали. Чем еще пояснить такое усталое отупение, почти безразличие ко всему, что вокруг. И поздний осенний поход, что давал поначалу столько поводов для перебранок, стал каким-то привычным, будто не первый год они пешими, по тропам звериным, через глухие места. Прикусили язык, примолкли и отъявленные смутьяны, и балагуры, любители поговорить. Осталось одно равнодушное «да когда же это закончится…» – да и то, про себя. Говорить не хотелось.
