— Бога здесь нет, брат, — сказал Макар.
Федот хрипел, вжатый в стену и едва касаясь сапогами пола.
Пропавший воздаятель изменился. Его глаза почернели, черты лица заострились, отчего шрам стал ещё глубже, а из-за спины торчали сложенные хитиновые лапы. Сверху так и кричала женщина, но Макара муки ведьмы не тревожили. Он изучал Федота, чуть склонив голову набок. Рука с пистолетом ослабла, сдалась, и металл грохнулся о деревянный пол.
— Ты долго шел, брат, — промолвил Макар.
— Что… стало…
Хватка ослабла, падший отпустил Федота и сделал шаг назад. Руки-лапы за спиной расправились крыльями проклятого. Наверху в темноте плакала ведьма. За выбитыми окнами бесновалась гроза, ветер кидался мокрой листвой в мотоцикл воздаятеля.
Горло всё ещё ломили невидимые пальцы, но с пульсацией изумленного сердца тень холода отступала.
— Ты удивлён. Я тоже удивился, — не улыбнулся Макар. — Я любил Аню, в детстве. Учились вместе. Когда узнал кто она, когда понял — хотел помочь. Хотел поговорить. Но… Мне жаль, брат.
Федот молчал, тёр левой рукой горло.
— Я всё ждал, когда кто-нибудь придет. Думал, что сказать. И смеялся.
Он отвратительно хрюкнул.
— Помнишь, как мы спорили? Ну, на тему того что откуда всё это берется — обязательная ненависть к окружающим, этот зловещий хохот, вечные планы о разрушении, порабощении. Вам всё казалось простым, мол, людская натура, а я говорил: «Эй, Федот, не с других планет их присылают»! — падший оскалился, тонкая белая кожа натянулась на скулах и треснула. — Раньше я не понимал, что может заставить людей присоединиться к тьме и убивать бывших товарищей по приказу хозяина.
— Слабость.
— Что, прости? — нахмурился он.
— Всему виной слабость духа, — отчеканил Федот.
— Нет, брат. Слабость лишь приводит их к князю, но чем он держит их, брат? Почему они ему потом служат, как думаешь? — вздохнул Макар. — Куда как проще получить нужное и сказать, эй, диавол, расторгаю договор в одностороннем порядке. Ведь все мы оступаемся.
Падший покачал головой:
— Почему нет дороги назад, брат?
Федот молча наблюдал за лапами воздаятеля, колышущимися за спиной падшего. Опустил свободную руку, вроде бы достаточно непринуждённо. Еще один пистолет так и остался в кобуре на поясе. Осталось только до него дотянуться. Неспешно, осторожно.
— Но всё не так трагично. Теперь я знаю ответы. Это все страх одиночества, брат. Ведь когда ты остаёшься один — то ищешь хоть кого-то. Даже самую жалкую, пусть и проклятую душонку. Ты ведь никому не нужен, оступившийся. Тогда для чего любезничать, верно?
