— Я привык выполнять работу честно мистер Мансдантер! Ваша матушка была широкой души человек и никогда во мне не сомневалась! Её воля состояла в том, чтобы я огласил завещание в присутствии всех указанных ею лиц, ни больше, ни меньше! — громогласно и жёстко пробасил вышедший из кабинета высокий и очаровательный мужчина, напомнивший кого-то. — Прошу за мной! — он указал на открытую дверь в кабинет.
Кабинет оказался просторным, но тёмным. Шторы плотно закрывали окно, не пропуская ни дюйма света. Освещение было тусклым. «А это говорит о раздражительной натуре красавчика-Балмера», — заключила она. Он пригласил присесть на мягкие, коричневые диваны. Перед ними, на удобном для подписи уровне, оказался дубовый, резной стол, бумаги на котором были сложены в идеальном порядке, и не пылинки вокруг. «Педантичен и организован. Бабуля доверяла ему не зря». Стены кабинета были завешаны различными грамотами и благодарностями, аккуратно облачёнными в рамки из дерева, схожие по цвету с палитрой стола. Пока все рассаживались и занимали места, а нотариус искал нужные документы в сейфе, она разглядывала его. Около тридцати, высок, крепкий, темноволосый. Мышцы проглядывались из-под рубашки такой белизны, что она, буквально, светилась при тусклом освещении. Кожа смуглая, не иначе, отдыхал где-то на море недавно. Глаза неестественно-светлого голубого цвета, черты лица прямые, подбородок волевой, выдающийся. Легкая щетина придавала серьёзности, брюки превосходно сидели на спортивном и стройном теле. Она невольно загляделась и не заметила, как он поймал восхищенный взгляд, и вогнал в краску. Не он один раскрыл интерес. Агнесс бросала на племянницу недоброжелательные, сердитые взгляды.
— Ну, что ж. Приступим. Свою последнюю волю Чера изъявила приблизительно за год до смерти. Она была крайне взволнована в тот день, так что при составлении завещания присутствовали свидетели. В официальных бумагах имеются данные и адреса, если угодно проверите достоверность позднее. Итак. Завещание Черы Мансдантер оглашаю я, уполномоченный Габриэль Балмер. — И он начал читать медленно и внятно, делая паузы в нужных местах, и на глазах наворачивались слёзы, которым ни за что не позволил бы пролиться. Было видно, что он хорошо знал ту, что написала это собственной рукой, и, по-видимому, также хорошо к ней относился, лучше, чем родные дети.
— «Я, Чера Мансдантер, 8 апреля 1930 года рождения. Когда-то мой дедушка, умирая, вверил мне огромное состояние династии. Я сохранила не только фамилию, но и приумножила состояние в десятки раз. Ради достижения цели работала не покладая рук всю жизнь, вплоть до последних лет, когда стала слаба настолько, что собственный сын решил помыкать мною». — На этом моменте дядя Стефан громко хмыкнул. — «Знаю, я потратила жизнь не зря, сохраняя и оберегая династию ради светлого и долгого будущего. Быть может, я и жалею только о том, что была слишком занята, чтобы дать детям больше любви и заботы. За это прошу меня простить. Особенно ты, Кристоф. Не держи зла. Обладая несгибаемым характером и чрезмерной гордостью, я отдалила тебя от семьи, причинив много боли, но ты справился и доказал, что в тебе течёт моя кровь. Я так и не смогла решиться поговорить с тобой лично сынок, то моя трусость и гордыня, через которую не смогла переступить и уже, наверняка, не смогу. Так бывает в жизни — если долго ждать, сделать что-то по-настоящему важное становится невозможно. Знай, моё сердце болело не меньше твоего, хоть я никогда и не показывала этого. В любом случае, я горда называть тебя своим сыном».
