На волнах болтался огромный бледный пузырь. Олег протер уставшие глаза и вместо того чтобы вернуться к квадроциклу, пошел вниз. Остановился через несколько метров, уставился на пятно в бинокль. Медуза. Огромная. С хороший авианосец. Длинные соплевидные щупальца переплелись у прибрежного курумника. Воняло особенным гнильем.
Стрелянные гильзы стали попадаться еще в ста метрах от вездехода. Он спускался, слушая их позвякивание под ногами. Озирался. Пустые рожки. Каска. Расколотая рация на камнях. Автомат. Сапог.
Олег остановился, вновь посмотрел в бинокль на медузу. И только теперь разглядел в слизи дохлой твари несколько трупов в камуфляже. По спине пробежались колючие лапки холодного паука.
Очнулся он уже наверху. Завел квадроцикл и рванул по серо-красной тундре в Уэлен. Не оглядываясь.
= День двадцать восьмой =
Утром к берегу принесло разбухший труп негра в военной форме. Море аккуратно выложило добычу на гальку и отступило. На нашивке на английском было написано: «us customs and border protection». Весть моментально разлетелась по Уэлену. До границы с США было всего сто километров. Этот мертвец сказал жителям поселка гораздо больше, чем бредни повесившегося два дня назад Олега. Медузы не медузы, а раз это добралось до соседнего континента — значит старого мира больше нет.
Лев Васильевич в своей церковной речи заговорил о том, что настал судный день, и уцелеют лишь праведники. Огромный крест, вырезанный из кости кита, он держал в твердой не по возрасту руке. Зато губы дрожали от волнения. Поголубевшие глаза сверкали верой.
Те, кто не бросил за четыре недели эти встречи, мутировавшие в проповеди, стояли на коленях в грязи и слушали пастыря, кивая и повторяя за ним. Пятнадцать человек. Почти четверть оставшегося населения Уэлена. Они даже жили теперь отдельно, мрачно глядя на всех, кто игнорирует ежедневные молитвы. И никогда не удерживали тех, кого призывало море. Потому что только грешные души уходили в пучину.
— Звери выйдут из моря! — говорил Лев Васильевич.
— Из моря… — продолжала толпа.
— И настанет последний день!
— Последний день…
— Спасутся только узревшие Господа.
— Узревшие Господа…
— Что вы творите? — не выдержал это старый морзверолов Иннокентий. Все свое время он проводил в косторезной мастерской, считая, что если Бог и призовет его, то пусть так и будет. Но терпеть из страха перед Ним задыхающуюся в страхе компанию из школы или же жить среди фанатиков детского сада — увольте. Каждый вечер Иннокентий плотно-плотно закрывал двери и окна. А на собрания Льва старик приходил просто, чтобы послушать. Сначала с надеждой. Потом с интересом — риторика менялась. Менялись люди.
