Машины комиксы никто не издавал, и поначалу такое положение дел её безумно нервировало. Ещё бы! Все художники, с которыми она перезнакомилась во время периода хождения по издательствам, в один голос твердили о необычайном таланте рисовальщицы и оригинальном самобытном стиле работ. Однако прагматичные редактора — люди, которых переубедить порой сложнее, чем приготовить изысканный деликатес из перловой крупы — альбомы просматривали бегло, иногда неискренне улыбались и максимум, что могли предложить — это набросать пару политических карикатур (если разговор касался газеты) или проиллюстрировать какую-нибудь затрапезную брошюрку о болях в суставах или дивном процессе разложения печени. Впрочем, у подобных предложений была и положительная сторона — денег на прокорм и оплату жилья с таких халтур вполне хватало, поэтому острой необходимости устраиваться на постоянную работу не возникало.
Хорошо ещё, что родители обитали отдельно, а то мать — женщина вполне традиционных взглядов — сжила бы Машу со свету своими нравоучениями. Даже в те редкие дни, когда дочь, скорее из вежливости, чем от большого желания увидеться, навещала стариков, живших во внушительном доме сталинской эпохи близ Кировского завода, гневные тирады матери, что не желала примириться с выбором дочери отнюдь не восьмичасового рабочего дня в офисе или где-то там ещё, неуклонно разрушали и так уже достаточно хрупкие отношения. Отец, конечно, робко заступался за единственное чадо, пусть даже и непутёвое, но благородными сими порывами лишь переводил огонь на себя, после чего неделю мучился адской мигренью.
Маша прекрасно понимала, что мать выводило из себя не столько дочкино упорное нежелание устроиться на постоянную работу, сколько известная неопределённость и отсутствие популярной ныне стабильности в самом образе жизни непутёвого ребёнка. Кроме прочего, отсутствие собственных зятя и внуков (тогда как у подруг с сим «счастливым комплектом» всё было в полном порядке) буквально взрывало пожилую даму изнутри. Да ещё и Терпилов, будь он неладен, постоянно подливал масла в огонь.
Как это часто случается, пока Маша была замужем, Вадим ненавидел экспрессивную тёщу лютой ненавистью, а спокойного и вполне миролюбивого тестя откровенно презирал. Но стоило молодой семье распасться, как бывшие враги стали лучшими друзьями и верными союзниками в деле возвращения блудной дочери на путь, по их разумению, истинный.
Машу Терпилов раздражал подобно прыщику глубоко в носу — и чешется, и выдавить проблематично. Дело в том, что на поверку бывший муж оказался типом двуличным и морально нечистоплотным, способным на любую низость. Короче, связываться с ним — себе дороже. Маша понимала, что, пуская Вадима в личное пространство, наступает на горло собственной песне, но грубо выставить подлеца не решалась. Она с детства не выносила насилия, однако была чужда и лицемерия — никому не старалась понравиться любой ценой, ни на кого никогда не клеветала, не сплетничала, не завидовала и не радовалась чужим неприятностям. Наверное, поэтому её никогда и нигде особо не любили (или просто не замечали). Но и не ненавидели. Что, впрочем, тоже неплохо.
