Шли по лагерю путников, расположившихся в открытой степи на ночлег вокруг колодца. Кони в отдельном загоне. Ослы и верблюды без присмотра пасутся поблизости. Бежать им некуда и незачем. Конокрадов в этих местах не бывает. Пойманному конокраду вспорят кинжалом брюхо и набьют его навозом. Ни осёл, ни верблюд такого риска не стоят.
Кудашев понял, что ему предстоит. Шум и звон в ушах, в самой голове, преследовавшие его время от времени, исчезли совсем. Сделали большой круг. Вернувшись на исходную точку, Кудашев медленно повернулся и пошёл назад. Гюль Падишах – за ним следом. Вдруг Кудашев по наитию повернул вправо и пошел к центру, в самую гущу цыганского табора. Остановился у двух мужчин, спящих ногами в разные стороны, положив свои головы на плечи один другому. И вдруг на расстоянии без рук всем своим существом услышал биение сердца одного из них, ток крови… И ещё что-то, что не смог бы назвать ни одним словом. От человека шла волна недоброжелательности, опасности, зла!
Неожиданно для самого себя Кудашев сказал вслух на русском:
– Немцы…
Гюль Падишах отстранил Кудашева. От прикосновения его руки Кудашев пришел в себя. Посмотрел на Гюль Падишаха. Он молча стоял над спящими, сомкнув над ними соединённые пальцы обеих рук. Смотрел в небо. Так прошла минута, другая… Вдруг немцы, не просыпаясь, начали вставать со своих подстилок. Их глаза были закрыты, руки безвольно опущены.
– Спать! Спать! – приказал Гюль Падишах на незнакомом Кудашеву языке, но Александр понимал смысл этих звуков речи. – Сладко спать десять дней и десять ночей! Забыть всё. Вы снова дети. Маленькие хорошие счастливые дети. Ложитесь спать, мальчики, и будьте счастливы…
Кудашеву стало страшно. Немцы свалились на своё ложе, так и не проснувшись. Где-то заржала потревоженная лошадь. Гюль Падишах пришёл в себя. Кудашев взял его за руку, потянул за собой. Они вернулись в свой шатер. В эту ночь более не разговаривали. Но не спали оба до рассвета.
Проснувшись поздним утром, Кудашев не узнал Гюль Падишаха. Его разбудил не Гюль Падишах, не полномочный консул Джабир ибн Хайян Аль-Мутанабби, а вполне цивилизованный индус из касты не ниже касты браминов. На нём длинный по колено сюртук-шервани цвета слоновой кости, застегнутый на все пуговицы от «глухого», типа мундирного, воротника до самого низа. Ослепительно белые узкие брюки-чуридарами. Золотое пенсне и изящно подбритая короткая бородка, тюрбан из златотканой парчи дополняют портрет. Благоухает чем-то ненавязчиво экзотическим. Этот запах, услышанный только раз, не забыть никогда. Секрет индийских народных парфюмеров.
