Сдерживая слёзы, поджала губы и вернулась к шахматам.
— Ну что же, милая дама, ходите. Уступаю вам белые.
— Слон бэ-пять.
Отец лениво покачивался в кресле, безразлично рассматривая доску.
— Пусть будет слон на цэ-пять.
Я оперлась локтями на стол, внимательно следя за фигурами. Отец привычно двигал их, вслед за мной. Мне так хотелось сказать ему хоть что-нибудь, но слёзы душили так, что я вынужденно молчала.
— Вы к Лере пришли?
— Что? — встрепенувшись, подняла голову и посмотрела папе в глаза с какой-то странной мольбой и надеждой.
— К Лере?
Нет, болезнь сильнее. Мне надо бы уже привыкнуть, но это так тяжело.
— Да, к ней.
— Ко всем ходят гости, а про меня родная дочь забыла! Тая, Тая… — причитая и еле шевеля губами, папа вдруг начал клевать носом.
Я не стала его беспокоить. Дождавшись, пока он задремлет, поправила плед. Слишком сильная слабость у папы. Сейчас поспит, проснётся и даже Леру с трудом вспомнит. Меня и подавно, пусть и моя фотография стоит за стеклом на одном из шкафов.
— Белые ходят. Шах и мат, — щелчком пальца уложила фигурку короля набок.
Выходила я не особо прячась. Выложила деньги и лекарства, по привычке скомкала пиджак и обернулась лишь на торопливые шаги Леры.
— Что, не вспомнил?
— Он уже давно не помнит меня, Лер. Ты же понимаешь, что это… — слова путались на языке. Мне было страшно признавать такую чудовищную правду.
— Когда придёшь в следующий раз?
— Я… я не знаю, позвоню. Лера, смажь замки. Хорошо?
Неспешно обулась и вышла, думая о своём. Наверное, мне стоило расплакаться, но вместо этого лишь шумно втянула носом воздух и запрокинула голову, щуря слезящиеся глаза.
Хватит себя жалеть.
Давай, Тая, соберись. Ты же знала всё давным-давно. Альцгеймер не щадит никого.
Никого…
— Тая?
Встрепенувшись от оклика, дёрнулась всем телом и повернулась лицом к Слону.
— Что?
— Я зову-зову тебя, а ты как глухую шапку надела.
— Прости, задумалась. И что же это за трудности у Влада?
— Ты о чём? — мужчина нахмурил лоб и задумчиво почёсывал лысину: свободных мест для парковки не было.
— Ну, ты сказал, что жизнь у Самировых была нелёгкая.
— Владу было тринадцать, когда его мать под жутким коктейлем из наркоты и алкоголя выпала из окна. Понятно, что написали совсем другое. Несчастный случай и всякое такое. Отец его не просто избаловал, а залюбил. Сложно судить его за это. У меня, правда, детей нет, но в чём-то я понимаю Андрея Геннадьевича. Поэтому хоть и грожусь на Влада, возмущаюсь, но жалею.
