За Москвой повернули на Троицкую дорогу, пошли почти не таясь. Леса, перелески, поля, редкие деревеньки... Удивлялись ватажники: здесь не так, как на юге, — разору меньше.
Днём дорога малоезженая, разве что к полудню протянется обоз на Москву с хлебом, рыбой да иным припасом. Тяжелогружёные телеги охраняются стрелецкими караулами. Пройдёт обоз — и тишина. А ведь в прежние лета, когда государь Иван Васильевич Грозный со своими опричниками перебрался из Москвы в Александровскую слободу, по дороге то и дело сновали царские гонцы, наводя страх на люд, носились опричники, брели толпы богомольцев.
При появлении обоза ватажники укрывались в лесу, пережидали. Потом снова выходили на дорогу, шли дальше. Усталость валила с ног, морил голод. Ватажники больше помалкивали, и даже Берсень перестал рассказывать о хлебосольстве поволжских народов.
Артамошка хотел было зайти в Москву, да раздумал: никто его там не ждал.
Акинфиев подождал Берсеня:
— Худо, Фёдор, надо приют искать, передохнуть.
Послышался топот копыт, и из-за поворота на рысях выехало с десяток казаков. Ватажники даже в лес не успели спрятаться. Казачий десятник — борода лопатой, голос хриплый — крикнул:
— Кому служите, удальцы: Шуйскому либо царю Димитрию?
— А мы сами по себе, — сказал Акинфиев.
Казаки рассмеялись, а десятник нахмурился:
— Вишь, скорый! А не боишься, что в сабли возьмём?
— Так у нас, сам видишь, вилы и топоры есть.
— Вижу, мотаетесь вы, как дерьмо в проруби. Не пора ли к берегу прибиваться? Коли намерены бояр защищать, шагайте к Шуйскому, волю и землю добывать — царю Димитрию кланяйтесь. Он нынче в Тушине, меж Смоленской и Тверской дорогами. Мы же здесь в ертауле[18].
И казаки ускакали, оставив ватажников в раздумье. Наконец Артамошка нарушил молчание:
— Что порешим, друга?
— Десятник истину сказывал: доколь бродить, надобно к царю Димитрию подаваться.
— Ты уж прости, атаман, коли чего не так: пойдём землю и волю добывать.
— Что же, други-товарищи, обиды на вас не держу, видать, разошлись наши пути-дороги.
— Я с тобой, атаман, — подал голос Берсень.
Поклонились ватажники Артамошке и Фёдору, поворотили на Смоленскую дорогу.
О селе Клементьеве Акинфиев с Берсенем услышали ещё дорогой от встречных монахов. А уже под самым селом догнал их местный мужик. Под тряску телега рассказал:
— У нас три сотни дворов, две церкви да с десяток лавок торговых. А по воскресным и престольным дням — ярмарки отменные. Со всех окрестных сел люд съезжается, бывают из Александровской слободы, из Дмитрова, до смуты наведывались из Москвы и Твери гости торговые.
