— Вы первыми вступите в Кремль. Загодя освободите от всякого хлама свои перемётные сумы: они отяжелеют от злата и серебра.
На пути к заокским городам со стороны Орла и польских дорог встал Волхов со своими бревенчатыми стенами, земляным валом и плетёными палисадами. С самой зимы стягивались сюда московские полки, а в последнюю неделю апреля пришёл и воевода Дмитрий Шуйский.
Бой начали на левом крыле стрельцы. Сражение развивалось медленно, будто те и другие пробовали силы, а к исходу дня ратники разошлись, чтобы с рассвета завязать настоящую битву.
Загремели пушки, захлопали пищали и ружья. Успех попеременно клонился то к одним, то к другим. Когда осиливали стрельцы, Шуйский был готов слать гонца к царю с радостной вестью, но войско самозванца, уцепившись за последние рубежи, снова отбрасывало московские полки.
Воевода Шуйский послал в сражение конных дворян, но с правого крыла ударили гусары и хоругвь гетмана Ружинского. Они смяли дворянскую конницу, погнали её на стрельцов.
Паника охватила царское войско. Всё смешалось. Бросив огневой наряд и пороховое зелье, московские полки бежали от Волхова к Малоярославцу.
В Думной палате вдоль стен, на лавках, честь по чести, всяк на своём месте, расселись бородатые бояре, в кафтанах, шитых серебряной нитью, с высокими стоячими воротниками, в шапках горлатных. Руки на посохах, сопят, помалкивают, царского выхода дожидаются. Догадываются, о чём государь речь поведёт. Эвон, царский братец Митька позор навлёк, полки самозванцу на поругание бросил. Не воевода — горе луковое.
Князь Куракин в бороду посмеивается. Ему что, его Василий от главного воеводства освободил, передоверил судьбу рати московской брату Дмитрию. Вот и пожинает Василий посеянное.
Дмитрий Шуйский набычился, по палате очами зыркает. Вчера Василий пенял ему: ты-де победу самозванцу отдал при такой силе, какая тебе дадена была. Хорошо Василию судить с царского престола, а коли бы на поле брани побывал, поди, по-иному заговорил.
Задержался взглядом на Михаиле Скопине. Показалось, ухмыляется племянник. Подумал зло: «Тебя под Волховом небось не то что на два дня — на два часа не хватило бы, когда польские гусары попёрли».
А князь Василий Голицын очи горе возвёл, на расписной потолок уставился, где ангел венчает на царство молодого государя. К чему разглядывает, аль впервой?
Но у князя Голицына мысль в голове: «Шуйского не ангел — чёрт на престол посадил».
Открылась внутренняя дверь, впустив в Думную палату Шуйского с патриархом. У Василия вид скорбный, понурый. Умостился на царском месте, промолвил:
