Загробная жизнь или последняя участь человека | страница 35



). Говорить, что мы живем или будем жить в наших мыслях и делах, конечно, можно, но только — фигурально, не собственно: ведь существо наше не исчерпывается до дна теми идеями и делами, которые мы оставляем в наследство потомству, не отождествляется с ними; оно от этого не умаляется и не сокращается само в себе, точно так же, как не умаляется в своем составе и существе солнце, несколько тысячелетий освещающее и согревающее землю. То, что называют историческим бессмертием, есть бессмертие не самой души человеческой, не человека самого по себе, а только его полезных, а иногда и вредных, разрушительных идей, его славных, а часто и бесславных, постыдных дел. Поэтому-то историческое бессмертие, начинающееся и оканчивающееся на земле, и принадлежит не всем людям, или лучше и строго говоря, оно принадлежит только весьма немногим, исключительным или привилегированным людям, и притом не самым только лучшим, но, вместе и рядом с ними, и самым худшим, — не только друзьям и благодетелям человечества, не только Аристотелям и Рафаэлям, но и таким гениям зла и разрушения, каковы Нероны62, Калигулы63, Тамерланы64 и другие, подобные им.

«Чего стоят приговоры истории, которая часто записывает на свои скрижали выдающееся и даже мелкое злодейство, вроде убийств из-за угла, вроде злодейского покушения каракозовского65 или гартмановского66, — миллионы же благороднейших подвигов удостаиваются чести только забвения? Подумайте об этих воинах Наполеона, в которых он видел только пушечное мясо для миража собственной славы. Ведь каждый из этих воинов был далеко благороднее своего вождя, потому что проливал свою собственную кровь за него, по чувству воинского долга. Что же такое сам Наполеон, за что и для кого проливал он чужую кровь, тщательно впоследствии оберегая свою, и губил миллионы чужих жизней? По слову Спасителя: Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. 15, 13). Положить свой живот за веру, царя и отечество — это величайший подвиг человеческого самоотвержения. Но подумайте, сильна ли история наградить бессмертием сотни тысяч и миллионы истинных, самоотверженных героев, которые увлажнили кровью и утучнили собственными костями почву, примерно, Куликова поля, или Бородина, или Севастополя, или же безмерные пространства Кавказа и Закавказья, нашего Новороссийского края, Балканского полуострова, Малой Азии до Эрзерума и так далее без конца и числа? Сильна ли история даже вместить на своих скрижалях все эти миллионы славных, достойных вечной памяти имен; ихже Ты един, Господи, веси?»