— Хочу, — ответила я.
* * *
Не задавая лишних вопросов, Джонатан наполнил ванну горячей водой, развел в ней пену, дал мне в руки халат и подтолкнул меня к дверям ванной. Я вяло разделась. На меня, после пережитого потрясения, навалилась апатия и какое-то физическое онемение. Двигаясь, как во сне, я сбросила свою одежду на пол и залезла в душистую воду, покрытую розовой пеной, погрузившись в нее до носа. Пристроив душ в коленях, я лежала, ни о чем не думая.
Неожиданно до меня донесся голос Джонатана, который что-то говорил. Я не разбирала слов, но мне не хотелось ему отвечать, мне ничего не хотелось. Он все продолжал говорить и я, наконец, пробормотала: «Не слышу… Я тебя не слышу, Джонатан…» Спустя несколько минут дверь в ванную открылась — я ее, наверное, не заперла, — и на пороге появился Джонатан.
— Ты что-то сказала?
— Что я тебя не слышу.
— А я тебе ничего не говорил.
— Но я слышала твой голос, — вяло возразила я.
— Я звонил. В ресторан.
— Я не хочу никуда идти.
— Я так и подумал, — кивнул он и присел на край ванны. — Поэтому я заказал еду домой. Сегодня ведь Сочельник, ты забыла? Ты любишь индейку?
Конечно, забыла, ведь я не привыкла его справлять двадцать четвертого декабря. А вот, оказывается, сегодня праздник, и надо его праздновать, как все люди — радостно и легко. Да только где же мне взять радости и легкости, когда меня дважды чуть не убили, когда Шерил лежит в коме, когда Игорь пропал!
— Я все люблю…
Я снова заревела.
Джонатан поболтал рукой в воде, легонько наплескивая на меня пену. Затем снял с моих колен душ и полил мне на лицо, смывая слезы. Наклонившись ко мне, он осторожно поцеловал меня в мокрый нос, оторвался, посмотрел мне в глаза и снова наклонился, и снова поцеловал меня в нос, замешкавшись немного… «Сейчас поцелует в губы», — подумала я и закрыла глаза. Мне это было не неприятно, но и не приятно — мне было все равно, мне было не до этого…
Ничего, однако, не произошло. Я открыла глаза и увидела, что он улыбается, глядя на меня.
— Не стоит так долго сидеть в горячей воде, — сказал он, вставая с борта ванны. — Может упасть давление.
С этими словами он направился к двери.
Но не открыл ее, а снял с крючка махровую варежку и вернулся ко мне. Намочив ее, он налил на нее гель и стал меня мыть нежными, осторожными движениями. Тело мое было погружено в воду, и он кружил варежкой по моим плечам, шее… Я снова закрыла глаза. Мне стало удивительно хорошо, и это «хорошо» на фоне только что пережитого потрясения было особенно сильным, всеобъемлющим — это было блаженство.
