На низком столике в вазе стояли коралловые розы. Неужели он предвидел, что я к нему приду?
С комода смотрели три фотографии: на первой, по всей видимости, были запечатлены родители Джонатана; на второй Джонатан, хорошенький мальчуган лет восьми, сидел на верхом лошади; на третьей Джонатан, лет шестнадцати, с загипсованной рукой и ногой, стоял возле какой-то шикарной машины с открытым верхом, капот которой был смят в лепешку.
— А-а, фотографии смотришь? — сказал, входя с кухни, Джонатан. — Детские воспоминания. Для ума и для сердца.
— Это твои родители?
— Позвольте вам представить, мадмуазель: мои родители, моя лошадь, моя машина.
— И какие из этих фотографий для ума?
— Последняя, конечно. Чтобы не забывать, что почем в этой жизни.
— Почем машина или почем здоровье? — уточнила я.
— Почем глупость. И вытекающие из нее последствия.
— В виде разбитой машины или сломанной ноги? — рискнула я снова уточнить.
— О, Оля, ты пропустила несколько звеньев в этой цепочке!
На этот раз я решила не пытаться угадать, а помолчать да послушать.
— Первым делом из глупости вытекает самонадеянность. Из самонадеянности — желание слышать только себя и неумение слушать голос вещей. Из этого неумения…
— Голос вещей? А ты не мог бы объяснить?
— Ну, смотри. — Джонатан показал на фотографию с лошадью. — У меня никогда не было никаких, даже малейших проблем с лошадью. Я никогда с нее не падал, я не сломал даже ногтя за все время, которое я занимался верховой ездой. Потому что я с самого начала знал: это животное. У него есть свой характер, и оно может этот характер показать. Я изначально из этого исходил и с лошадьми своими всегда считался. То есть — я слушал их голос. Я чувствовал их желания, состояние, настроение и учитывал их… Когда появилась машина, я отнесся к ней, как своей рабыне, которая может исполнять любые мои прихоти.. У которой нет права своего голоса, понимаешь? В определенном смысле она была одновременно и моим идолом, которому я служил.
— Погоди, идол и рабыня — это как-то вместе не вяжется…
— Вяжется, Оля, еще как! Раб, если только ему представится возможность, всегда поступает со своим господином так — или еще более жестоко — как господин поступал с ним. А идол — это всегда то, чем неимоверно хочется обладать, себе подчинить, поработить, иметь у себя в распоряжении. Посмотри на толпу, срывающую одежду со своих кумиров — хоть кусочек, но достанется в обладание… Про маньяков фильмы видела? Они выбирают девушек, которым поклоняются, и убивают их, чтобы они достались в полное, безграничное обладание… Идол не имеет права голоса. Никто не считается с тем, хочется ли идолу быть задушенным своими поклонниками — в прямом и переносном смысле. Так я и со своей машиной: я сделал из нее идола, я ее пытался себе подчинить — я не слушал ее голос и не считался с ней. И она не выдержала. Она вышла из подчинения и я потерял управление…
