— Э, сыне, не говори так. Хорошо ты ведаешь русским боем, а всё равно меня не одолеешь, — насмешливо возразил ему сухонький маленький старичок.
И вдруг глаза волхва сделались необыкновенно пронзительными, Кистень почувствовал, что его глаза захлестнула какая-то чёрная пелена, неведомая сила стала валить наземь, как будто скованный, он ничем не смог помочь себе и замертво упал. Между тем старичок до него даже пальцем не дотронулся.
— Да, страшное это знание, — сказал кудесник, делая круговые движения вокруг головы Кистеня. — А сделал я это, старый базыка[10], чтобы тебя, парень, гордыня не обуяла. Иди и никогда не хвастайся, допрежь не одолеешь супротивника!
На прощание жрец подарил Кистеню два ножа, говоря при этом:
— Эго особенные ножи — небесные и заговорённые. Их подарил нам великий Перун. В одну из грозовых ночей рядом с его капищем вдруг упал кусок небесного железа, из которого мы потом и сделали это оружие. Оно не знает промаха и не подведёт, если пользуешься им по справедливости.
Он долго смотрел вслед Кистеню, потом вынул наугад из мешочка дощечку «Велесовой книги» и с удивлением прочитал: «И было так — потомок, чувствуя славу свою, держал в сердце своём Русь, которая есть и пребудет землёй нашей. И её мы обороняли от врагов, и умирали за неё, как день умирает без Солнца и как Солнце гаснет...»
...Это был один из тех прекраснейших майских дней, когда солнце ласково светило, зноя ещё не было, несмело дул восходник — восточный ветер, леса и луга были одеты блестящей изумрудной зеленью.
Кистень с посохом-шалыгой легко шёл по дороге, насвистывал весёлую песенку. С одной стороны, ему было и грустно, что уходил от приветливых и интереснейших служителей Перуна, с другой стороны, он был рад испытать себя в жизни. И вот, когда уже вдали зазолотился храм Великой Софии Новгородской, ему вдруг преградили путь пятеро свирепого вида людей, вооружённых мечами и топорами. В них без труда можно было угадать разбойников.
— Ну что будем делать, атаман, с каликой перехожим? Он, верно, во святой Ерусалим направился, по его коряге видно? — спросил один из душегубов, указывая на по сох.
— Одежонка у него не ахти, а вот погалиться-то[11] мы могём. А ну сымай порты да беги отсюда голым! — нарочито грозно сказал атаман.
Разбойники дружно заржали.
— Нет, это вы сымайте, — насмешливо ответил Кистень.
— Ах ты деревенщина-засельщина! Да ты сам вздумал над нами изгаляться?! А ну давай его, ребята, — сказал атаман и резко взмахнул шестопёром
