Этим ответом она окончательно запутала Жулию, и та предпочла больше не искать здравого смысла в словах старухи. Однако неприятный, тревожный осадок от того разговора у неё всё же остался, и эта тревога была связана с Маурисиу. Сейчас она невольно прорвалась в беседе с Франсиской и Беатрисой, но Жулия вовремя спохватилась и не стала развивать эту тему. Вполне возможно, бабуля и впрямь всего лишь видела кошмарный сон, так зачем же нагнетать этот кошмар ещё больше, пересказывая его другим? К счастью, Маурисиу действительно стал спокойнее, так что не всякий сон в руку!
Отдалённый звон гитары, донёсшийся до слуха Жулии сквозь открытое окно, заставил её мгновенно забыть о Маурисиу. Задорно тряхнув головой, она помчалась на поляну, примыкавшую к тому домику, в котором теперь жили не только они с бабушкой, но также и троица пастухов.
С некоторых пор на той поляне ежевечерне звучала музыка, привлекая к себе и жителей фазенды, и окрестную молодёжь. Заводилой этих импровизированных концертов был Зекинью — прирождённый музыкант, виртуозно владевший гитарой и завораживавший всех в округе своим сладкоголосым пением.
Впервые услышав его, Катэрина восхищённо воскликнула по— итальянски:
— Бельканто!
А Жулию гораздо больше взволновал бархатистый баритон Зангона, умело вторившего соловьиным трелям Зекинью и составлявшего вместе с ним замечательный дуэт.
Зангон тоже не остался равнодушным к прелестям очаровательной мулатки, сразу же выделив её из числа прочих жителей фазенды, и каждую свою песню исполнял, проникновенно глядя на Жулию. Она млела под его взглядом, её сердце то обмирало, а то вдруг начинало биться в ускоренном темпе, словно порываясь навстречу другому, тоже любящему, сердцу.
Зангон не сразу отважился признаться Жулии в любви. Во— первых, он опасался гнева старой колдуньи Риты, чьё вездесущее недремлющее око чудилось ему повсюду, а во— вторых, Зангона смущала довольно большая разница в возрасте, разделявшая его с Жулией. Ему было уже за тридцать, а Жулии лишь недавно исполнилось восемнадцать. Но Зекинью, вернувшийся на фазенду, быстро развеял сомнения Зангона.
— Она же сама влюбилась в тебя без памяти! — заявил он. — Это видно даже мне. А ты что, слепой?
— Нет, я вижу, как она смотрит на меня, когда я пою, но, может, ей просто нравится мой голос? — предположил не уверенный в себе Зангон.
Зекинью заливисто расхохотался:
— Ой, не могу! Ты меня уморил! Если бы я не знал, сколько женских сердец ты разбил за свою жизнь, то подумал бы сейчас, что передо мной — невинный мальчик, ничего не смыслящий в любовных играх.
