— Я съезжу за доктором, — поспешил предложить Харви, но она схватила его за руку и почти потащила в кухню.
В кухне царил полумрак. Свечи не были зажжены, но в очаге горел огонь, ярко тлели угли; длинная тень от стола падала на угол потолка. Сверкала посуда в поставце, каменный пол отсвечивал розовым, и все четыре угла темного ларя блестели, словно лед. Не дожидаясь приглашения, Харви сел.
— Не уезжайте, — сказала Мэри дрожащим голосом. — Помогите мне.
Она зажгла свечу; на ее белом как мел лице резко выделялись красные губы, в глазах было отчаяние.
— Пойдемте, — позвала она, и он пошел за ней мимо ларя, вверх по лесенке, в комнату, где на расстеленной кровати под одеялом лежало нечто похожее на человеческое тело. Скупщик застыл, уставившись на то, что было под одеялом. Девушка тоже остановилась, смотря прямо перед собой. За окном ветер трепал и рвал плющ, стеная и воя, словно толпа плакальщиков. В изголовье лежало смятое платье, прикрывая мертвой лицо, а ниже, словно приветствуя Харви, вытянулась голая тощая рука ладонью вверх. В ногах стоял таз с губкой, валялись полотенца.
— Вы сами обмыли ее! Сами! — воскликнул Уитлоу.
Девушка — в лице ее не было ни кровинки — поставила свечу на комод.
— Помогите мне, — попросила она и, приподняв смятое платье, открыла лицо покойной. Одновременно она расправила одеяло, натянув его до подбородка. — Рука окоченела, и я не могу надеть на маму платье, — сказала она.
Она стояла, дрожа, с платьем в руках, словно протягивая его Харви. Он приподнял мертвую обнаженную руку и положил ее вдоль тела на постель, но рука не слушалась и, как только он отпустил ее, снова приняла прежнее положение, словно была жива и не желала терпеть над собой насилия. Девушка, жалобно вскрикнув, отпрянула в сторону.
— Принесите бинт или что-нибудь, что годится на бинты, — распорядился Харви.
Мэри достала простыню.
— Я сам все сделаю, — сказал он сдавленным голосом. — А вы ступайте вниз и глотните бренди. Есть у вас бренди?
Она не двинулась. Он обнял ее за плечи и слегка подтолкнул к двери.
— Выпейте бренди, — повторил он. — И зажгите свечи.
Он подождал, пока она, тяжело ступая, сошла вниз по лесенке, затем захлопнул дверь и, подойдя к кровати, приподнял одеяло. Мертвая лежала обнаженная, от нее пахло туалетным мылом. Накрыв тело одеялом, Харви взял вытянутую руку — холодную, как воск, и неподатливую, как молодое деревце, — и снова попытался положить ее вдоль тела. В эту минуту сильный порыв ветра с шумом распахнул дверь, — возможно, Мэри открыла что-то внизу, возможно, затвор был слабый, — но ему стало страшно, словно кто-то невидимый, оскорбленный его присутствием, гнал его прочь отсюда. Он закрыл дверь. Так и есть — в затворе расшатался крючок. Ступая на цыпочках, он вернулся к постели, схватил страшную руку и с силой, упершись коленом в ямку около локтя, грубо вывернул ее. Затем торопливо просунул голову мертвой в вырез платья и натянул рукава. На мгновение его охватило чувство стыдливости: может быть, лучше позвать Мэри? Пусть она сама оденет тело. Эти неуместные колебания, казалось, еще более разъярили ветер: дверь снова распахнулась. Харви не стал дольше медлить и, оставив дверь открытой, сбросил с мертвой одеяло. Когда он приподымал остывшее тело, длинная худая рука качнулась и снова вытянулась вперед, но он прижал ее к боку и накрепко прикрутил нарванными из простыни бинтами. Теперь миссис Сэдгров можно было класть в гроб. Он накрыл ее одеялом и со вздохом облегчения оглядел комнату. Обычная спальня: кровать, умывальник, комод, на стене две картинки — одна религиозного содержания, другая, розовая гравюра в золоченой рамке, изображала аппетитную голую нимфу, возлежащую на облаке. Удивительно, сколько народу украшают свои спальни такого рода картинками, люди, о которых это даже как-то и не подумаешь.
