Недели две он медлил, не решаясь обратиться к миссис Сэдгров с подобной просьбой, но грозный призрак разорения не давал ему покоя, и как-то в конце марта, в ненастный день, он, набравшись храбрости, запряг свою заезженную клячу и направился на Шеггскую пустошь. Погода стояла ужасная, хотя дождя и не было. Ехать пришлось против ветра, ледяная пыль со свистом и стоном хлестала прямо в лицо. Кляча вскидывала голову и отказывалась идти. До сумерек оставалось не больше часа. Неистовый ветер не мог задержать, а тучи только приближали наступление темноты. Солнце опустилось уже совсем низко, готовое бросить жертвы ненастья на произвол разбушевавшегося ветра. Огромный огненный шар бросал красноватый отсвет на карнизы и оконные переплеты. Тени ветвей причудливыми узорами резных решеток ложились на стены домов. Иногда среди них возникали силуэты женских голов — матерей или бабушек, иногда дети протягивали руки, и тогда на золотистом экране простенков появлялись различные пятипалые фигуры. Чем дальше Харви продвигался по пустоши, тем яростнее дул ветер. Начинало смеркаться. Холод пронизывал насквозь. Ни птицы, ни зверя, ни человека, только свист ветра и загадочная красота угасающего света да Харви Уитлоу, тащившийся по пустоши со своей понурой клячей из одного конца в другой.
Когда он добрался до Прэтл Конер, уже почти совсем стемнело; узкая полоска света еще задержалась на островерхом стоге, стоявшем на гумне. Темнота аркой нависла над фермой, и лишь острия деревянных кольев да крытое парусиной сено таинственно светлели в последних закатных лучах.
Привязав клячу к частоколу, Харви постучал в дверь. Даже в полной темноте он сразу распознал, что ему открыла Мэри. Она остановилась на пороге, вглядываясь в позднего гостя.
— Добрый вечер, — сказал Харви, касаясь шляпы.
— О! — вскрикнула Мэри. — Скупщик! Вы? Вы к нам?
Это была самая длинная фраза, которую он когда-либо от нее слышал. Голос ее звучал жалобно, пугливо.
— Видите ли… — начал он. — Я, собственно, к миссис Сэдгров. Я хотел…
— Мама умерла, — сказала девушка. Она распахнула дверь, словно приглашая его войти, и он вошел.
Дверь захлопнулась за ним. Они стояли вдвоем в темноте. Девушка была совсем убита горем. Подавляя дрожь, он переспросил:
— Что вы сказали, Мэри?
— Мама умерла, — повторила она. — Я здесь весь день одна, весь день, весь день.
Они стояли рядом, но в темноте он не различал ее черт. Ветер с ревом рвался в дом, сотрясая двери и окна, — Умерла сегодня ночью. Я послала за доктором, а его все нет. Я жду его весь день, — шептала Мэри, — весь день, весь день. Не понимаю, что могло случиться. Я ждала его, а он не пришел. Мама умерла ночью, утром я нашла ее в постели мертвой. Я весь день одна, весь день, весь день. Не знаю, что мне делать.
