Поскольку он всем весом лежал на мне, удобно устроившись между моих ног, то я через очень длительное время, сосредоточившись, ощутила его напряжение внизу даже через слои ткани. Осознание, что он возбужден, взбаламутило, выхватило из глубин разнеженности и плюхнуло на какую-то более шаткую поверхность. Захотелось потереться, податься бедрами вперед, чтобы тянущее чувство внизу усилилось. Обхватила его ногами и с легким стоном все же поерзала.
Он оторвался от моих губ, наклонился к уху:
— Алин, — я потом только удивлюсь, что он назвал меня по имени вместо уже привычной «поварешки». — Давай попробуем то же самое, но без одежды?
Это немного меня отрезвило.
— Не-не-не! На секс ты меня не разведешь, желтый карлик, — язык до сих пор заплетался.
— Звучит, как вызов, — он улыбался, теперь глядя мне в глаза, не позволяя снова его целовать. А мне только того и хотелось. Даже немного разозлилась, хотя в тот момент слово «злость»… ну, вы поняли. Пришлось говорить, хотя сейчас мой язык требовал совсем другого:
— Да мы обдолбанные! Как потом смотреть друг на друга будем?
Он все же соблаговолил ответить на мой призыв, снова поцеловав. Думаю, ему тоже только этого и хотелось. Но оторвался слишком быстро, не дав снова утонуть в ощущениях:
— Как раз потому что обдолбанные — и надо. Завтра все на это и спишем. Замечательная причина, чтобы потом это благополучно простить себе и забыть.
Звучало, как вариант. А целоваться хотелось до пузырчатого мельтешения перед глазами. Подумала. Ответила:
— Не вариант! К тому же… у меня никого раньше не было. И что-то я никак не вижу тебя в этой роли… даже такого замечательно-обдолбанного.
— Врешь… — он замер, посмотрел на меня как на прокаженную, даже нахмурился. — Серьезно? Никого? Это из-за твоего носа, да?
Я рассмеялась первой, он свалился на меня, трясясь всем телом. Приятно тяжелый, но сейчас не об этом.
— Антон, — взмолилась я. — Ну давай целоваться, пожалуйста!
Он мягко, одними губами, прикусил мне кожу на шее, щекотно. Снова приподнялся:
— Ладно, давай. Но если я кончу в штаны — обещай не смеяться!
— Слово бойскаута, — я даже руку попыталась приподнять, чтобы изобразить соответствующий жест. И, конечно, тут же расхохоталась.
Зато потом мы целовались — долго, протяжно, тягуче. Просто потрясающе. Я почувствовала, что мои губы уже опухли, как у Анджелины Джоли, а рука его находилась где-то на моем бедре, сжимая почти до боли. Я уловила изменение его настроения до того, как он отстранился, улыбаясь теперь как-то совсем по-другому, голос стал хриплым:
