Кот почесал лапой за ухом. Он явно хотел выдать мне очередную цитату из Троцкого, но тут хлопнула дверь. По шуму в прихожей я понял, что с дачи приехал Оболтус. В комнату влетел Агафон, наш пес — жуткая помесь чего-то с чем-то.
— Лапы! Лапы чистить кто будет! — простонал я.
Агафон только беспечно вильнул хвостом и залез своими грязными с улицы лапами мне на колени, норовя лизнуть лицо. Кот смотрел на это крайне брезгливо.
Пес бросил взгляд на экран, потом прогавкал одобрительно:
«Чтобы строить, надо знать, надо овладеть наукой. А чтобы знать, надо учиться. Учиться упорно, терпеливо. Учиться у всех — и у врагов и у друзей, особенно у врагов. Учиться, стиснув зубы, не боясь, что враги будут смеяться над нами, над нашим невежеством, над нашей отсталостью».
— И это, конечно… — начал я.
— Иосиф Виссарионович, само собой, — радостно продолжил пес. — Речь на съезде ВЛКСМ в 1928 году.
Мой отец и Агафон длинными летними вечерами на даче любили сидеть на улице и перечитывать все тринадцать томов сочинений товарища Сталина, которые остались еще от деда и бережно хранились в старом бабушкином серванте.
Кот злобно зашипел: «Обычный его закос под Ленина, даже тут ничего нового!»
Агафон тут же на него рявкнул: «Молчи, мелкий воришка чужой еды. Правильно Сартр вас, троцкистов, называл: «Несчастные коммунисты!»
Назревал очередной конфликт с дракой и летающей шерстью до потолка.
Боже мой, подумал я, домашние животные — это очень здорово. Но если бы они при этом еще не разговаривали!
Флешбэк первый: Лондон.
Погода в Лондоне и так не ахти, а уж в марте и совсем. Туман с самого утра, сырость, продирающий до костей холод. Одиннадцать немолодых мужчин стояли у свежей могилы, возле которой лежало несколько венков. Один из мужчин заканчивал свою небольшую речь.- …был человеком, которого больше всего ненавидели и на которого больше всего клеветали. Правительства — и самодержавные и республиканские — высылали его, буржуа — и консервативные и ультрадемократические — наперебой осыпали его клеветой и проклятиями. Он отметал все это, как паутину, не уделяя этому внимания, отвечая лишь при крайней необходимости. И он умер, почитаемый, любимый, оплакиваемый миллионами революционных соратников во всей Европе и Америке, от сибирских рудников до Калифорнии, и я смело могу сказать: у него могло быть много противников, но вряд ли был хоть один личный враг. И закончил:- И имя его и дело переживут века! Говорил он по-английски, но чувствовалось, что сам он иностранец. Мужчины постояли еще молча некоторое время, а потом пошли к выходу — и скрылись в лондонском тумане.
