– Уверен, также ужасно, как для всего города выглядел мой арест. Или, когда меня упрятали в больницу из-за того, что я себя резал.
– Не могу поверить, что ты это говоришь.
– А мне не верится, что ты мне позвонила. – Я встаю с кровати и начинаю расхаживать по комнате, пытаясь направить бушующий во мне адреналин в здоровое русло. Я не собираюсь поддаваться эмоциям. Не стану этого делать. – Дилан мог бы меня проинформировать.
– Проинформировать? В голове не укладывается, что ты только что назвал смерть отца информацией. – Чуть ли не плача, произносит она. Мне следовало бы почувствовать себя ужасно, но не могу ради нее заставить себя выдавить подобную эмоцию. – После всего того, что он для тебя сделал, отдал заниматься спортом, покупал все в чем ты нуждался.
– Мама, в жизни существуют намного более важные вещи, чем материальные блага. И родителям важнее, покупать детям всякую фигню, говорить им слова любви, нежели колотить их или наносить удары ножом.
– Я ничего из перечисленного не делала. – Она старается говорить спокойно, но я слышу ее плач, она почти полностью потеряла над собой самообладание, чего я раньше никогда за ней не наблюдал.
Мне следует остановиться.
Я должен остановиться.
Но не могу.
– Нет, но ты и не мешала этому, – говорю, стиснув зубы, – что не уменьшает твоей вины.
– Мы не плохие родители! – истерически выкрикивает она, приводя тем самым меня в шок, потому что я честно не подозревал в наличии у нее хоть каких-либо эмоций. – Мы не... – Последние слова звучат так, словно она больше пытается убедить в них не меня, а саму себя.
Я больше так не могу. Плохая она мать или нет, не желаю быть человеком, приносящий другим боль. Не хочу уподобляться им. Не хочу нести на себе подобное бремя. Хочу все отпустить – освободиться. Поэтому я делаю выбор, который как я надеюсь, принесет мне свободу.
– Прости.
– За что?
– За то, что наговорил тебе все эти вещи... – Даже если они и правдивы.
– Хорошо. А теперь давай поговорим о похоронах отца и твоей помощи мне.
Я перестаю мерить комнату.
– Нет.
– Что? – Спросила она потрясено.
– Я не стану тебе в этом помогать.
– Но он твой отец...– Это самый лучший аргумент, который она могла привести, и смех, и грех. – И ты только что попросил прощения.
– Да, за то, что наговорил чудовищных вещей. – Говорю я, делая вдох сквозь боль, раздирающую мою грудь, сквозь начавшиеся проступать слезы. Я отпускаю, в ответ принимая то что есть. От всего этого я чувствую себя на грани. Но дело в том, что мне слишком многое приходится прощать, и меня беспокоит мой возможный срыв, когда наконец наступит время окончательного разрыва с прошлым – с ненавистью, болью, обидой. – Но не за те чувства, которые я испытываю. Я никогда не стану за них извиняться, и ни за что не буду помогать с похоронами.
