Она и не уходила. Она неловко неслась, а не шла. Девушка промчалась, громко топая, по лестнице к своей двери, которой, конечно, хлопнула так, что задрожали полки внизу. Она услышала, что дверь Рузеля рядом тоже загремела.
Но Розамунда не закончила. Оставался еще один удар. Она широко распахнула дверь и завизжала изо всех сил:
— Ненавижу! — Рузель тоже так сделал, повторяя за ней, когда она хлопнула дверью, удовлетворенная тем, что ее родители услышали это.
Конечно, услышали, и хоть было больно, они утешали себя осознанием, что дети только говорили так, но не думали всерьез.
Ее услышало и кое-что другое. Нечто радующееся тому, что она произнесла то слово всерьез.
* * *
Она не знала, что именно ее разбудило.
Розамунда села, протерла глаза, поняла, что уснула лицом в одеяло, даже не переодевшись для сна. Кулон-лебедь оставил отпечаток на ее коже, ведь она лежала на нем. Ее туника, жилет и волосы были ужасно растрепаны. Хотя видно было плохо, комнату озарял только лунный свет, сочащийся из-за штор.
В доме было тихо. В это время ночи тихо было всегда, но сегодня тишина была тяжелой, давящей. Снаружи не было слышно ветер и шорох ветвей, птиц или далекие голоса. Скрип старой мебели, тиканье часов с тяжелым маятником — все звуки, которые она толком не замечала раньше, пропали, и это она сразу заметила.
Позвать родителей? Слова застряли во рту, страх душил ее, но уязвленная гордость напоминала о себе. Она поднялась на ноги и, минуту провозившись с фитильком, медленно прошла в коридор со свечой в руке.
Он казался… длиннее обычного. Комната брата в паре шагов от нее была теперь далеким пятном против света. Лестницу скрыли тени. Но, конечно, коридор не мог измениться. Это была ее фантазия.
Или свеча горела слабее обычного. Такое ведь могло быть? Звучало лучше, чем растущий коридор.
Босые ноги на паркете, но было тихо. Ноги не шлепали, не было скрипа досок. Розамунда неслышно шагала, затаив дыхание. Ее рука дрожала. Наконец, она добралась до вершины лестницы.
Тишина закончилась. Она слышала слабый звук внизу.
Слабое скуление, полное отчаяния.
Казалось, она спускалась сто лет.
Комната внизу была тускло озарена углями, что выглядывали из-под горок серого пепла. Алые искры летали по комнате, от этого вид был жутким.
Она увидела Рузеля, сжавшегося у старого дивана, сцепив ладони. Его губы дрожали.
Ее родители были на коленях в центре комнаты. Их одежда свисала кровавыми лохмотьями, до этого их били хлыстом. Наволочки скрывали их головы, из-под них доносилось скуление и вскрики паники. Их ладони были связаны за спинами, но Розамунда не видела, чем. И воздух…
