Православие — сердце русского бытия. И дело не во «влияниях»— западники отвергали именно Православие.
В неприязни, порою вражде к славянофилам сказалась неприязнь Тургенева к тенденциозности мнений как к проявлению всё той же отграниченности от мира. «Стремление к беспристрастию и к истине всецелой есть одно из немногих добрых качеств, за которые я благодарен природе, давшей мне их» (12, 223), — так выразил он сам один из главных своих жизненных и творческих принципов. Всецелая истина, можем мы возразить, в Откровении Божием содержится, в Православии — и отвержение его не может быть беспристрастным. У славянофилов, как и у всякого истинно православного человека, — не пристрастие, но приверженность Истине Христовой. Разница существенная. Подлинная религиозность не может являться ни страстью, ни при-страстием, но она и не теплохладна по природе своей. Однако это постигается изнутри религиозного состояния, и никак не извне. Извне всё может представляться — и замкнутостью, и ограниченностью, и бездумным пристрастием. Можно вновь вспомнить глубокую мысль И.В.Киреевского: «Находясь на высшей степени мышления, православно верующий легко и безвредно может понять все системы мышления, исходящие из низших степеней разума, и видеть их ограниченность и вместе относительную истинность. Но для мышления, находящегося на низшей ступени, высшая непонятна и представляется неразумием. Таков закон человеческого ума вообще»>53.
«А мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1 Кор. 1, 23).
Славянофилы, по мнению Тургенева, губили всё, с чем соприкасались в жизни, а особенно в литературе: «Я ненавижу славянофилов, — сказал он однажды, — они всех губили, кто приходил с ними в соприкосновение, и Кохановскую, и Гоголя… Я их ненавижу за то, что они в сущности вовсе не русские люди, а немцы больше самих немцев <…>, они систематики, а систематичность чужда русскому человеку…»>54. Хорошо комментирует эти слова мысль, выраженная им в одном из писем: «Системами дорожат только те, которым вся правда в руки не даётся, которые хотят её за хвост поймать; система — точно хвост правды — но правда как ящерица; оставит хвост в руке — а сама убежит: она знает, что у ней в скором времени другой вырастет» (12, 261). Так он писал Толстому, одно время опасаясь именно славянофильского влияния на него.
Поразмыслим и над этим. Прежде всего: Тургенев ратует за бессистемность мышления, исповедуя заурядный релятивизм и предполагая у истины множество «хвостов», растущих время от времени. Но это и вообще уровень не религиозного, а рационального мировосприятия (так Тургенев ведь уповал именно на безблагодатный разум). С этого, низшего, уровня религия и впрямь воспринимается лишь как некая внешняя система установлений, предписаний и запретов, ограничивающих свободную волю человека. Она, в таком случае, не отличается от любой другой системы, той же немецкой философской. Религия же, не побоимся повториться, постигается изнутри Истины, а не сторонним наблюдением. Философские системы устанавливаются человеческим разумом — христианское мироосмысление даруется Благодатью, разум лишь придаёт дарованному некоторое внешнее оформление. Но отвергающему Благодать даётся в руки одна рациональная оболочка, всё та же оболочка, какую он принимает за всю суть ускользающей от него истины. Только пребывающему в православной вере, доступно сознание, что Православие не сковывающая свободу система, но полнота свободы человека во Христе. Любопытно упоминание губительности славянофильского влияния на Гоголя. Тургенев и вообще воспринимал гоголевскую религиозность как следствие некоторой ослабленности ума: «Какое ты умное, и странное, и больное существо!»— невольно думалось, глядя на него (вспоминал позднее Тургенев своё впечатление от встречи с Гоголем). «Помнится, мы <…> и ехали к нему, как к необыкновенному, гениальному человеку, у которого что-то тронулось в голове…» (10, 316). Мы же без комментария припомним для сопоставления два факта: именно в тот год, когда Гоголь выпустил «Выбранные места…», Тургенев исповедал свой отказ от спасения и предпочтение сатаны. Позднее, быть может, в чрезмерной запальчивости, заявил К.Аксакову, что в письме Белинского к Гоголю — вся его религия. Не упустим из внимания и мнение Тургенева о Тютчеве: «Он тоже был славянофил — но не в стихах своих; а те стихи, в которых он был им, — те-то и скверны»
