Православие и русская литература в 6 частях. Часть 3 (II том) | страница 114
Гнетущая мысль о жестокой безучастности «вечной Изиды» к человеку отразилась во многих его созданиях — сильнее всего в «Поездке в Полесье» и в «Довольно». Безразличие природы, воплощённое в незыблемости её законов, — вот что питало его космический пессимизм. «Для меня в непреложности законов природы есть нечто самое ужасное, так как я никакой цели, ни злой, ни благой, не вижу в них»>143, — говорил он уже в самом конце своей жизни Полонскому. Грустным итогом подобных раздумий стало стихотворение в прозе «Природа». Поэт обращается к «нашей общей матери» с вопросом о её заботах: «не о будущих ли судьбах человечества» они? Но оказывается, что предмет её дум — «как бы придать большую силу мышцам ног блохи, чтобы ей удобнее было спасаться от врагов своих». Поэт потрясен: «Но разве мы, люди, не любимые твои дети?» Природа же холодно спокойна:
— Все твари мои дети, — промолвила она, — и я одинаково о них забочусь — и одинаково их истребляю.
— Но добро… разум… справедливость… — пролепетал я снова.
— Это человеческие слова, — раздался железный голос. — Я не ведаю ни добра, ни зла… Разум мне не закон — и что такое справедливость? Я тебе дала жизнь — я её отниму и дам другим, червям или людям… мне всё равно… А ты пока защищайся — и не мешай мне!» (8, 498).
Сколь же тщетною оказалась надежда его, прозвучавшая в завершении «Отцов и детей»— надежда на «вечное примирение» и «жизнь бесконечную».
Часто сторонники языческого мировоззрения толкуют о некоей «гармонии с природою», якобы присущей язычеству. Тургенев сумел расстаться с этой иллюзией. Природа, столь влекущая к себе кажущейся полнотою бытия, оборачивает к человеку собственное подлинное жестокое лицо и тем открывает истинное имя своё: неумолимый рок.
Но мысль, разум творца не может примириться с этой бессмысленностью и безнадёжностью существования — разум ищет опоры. И находит её в том, что стоит как бы над самою природою, что создано не ею, а им самим, — в языке. Язык для Тургенева не просто «средство к выражению мысли», «средство коммуникации», но сама мысль: в языке народа — весь богатейший мир его понятий, его мироосознание, отражение духовной сущности человека, которая возвышает личность над бессмысленностью природного бытия. К языку Тургенев обращался за поддержкой в своих сомнениях и поисках. Совершенство и богатство русского языка было для него доказательством духовного здоровья и величия русского народа: «Куда денут скептики наш гибкий, чарующий,