— Какой номер? — В возбуждении Эшли вновь дернул вывернутую руку, и Роберто взвизгнул от боли. — Говори!
По этому номеру я должен был позвонить, если вы уйдете из отеля сообщить время ухода и имя вашей спутницы.
— И ты это сделал?
— Да, синьор.
— Когда?
— Как только вы ушли с ее сиятельством.
— Какой номер?
— Я я забыл его синьор.
— Вспомни!
— Э, Сорренто 673.
— Что-нибудь еще?
— Нет, синьор, ничего! Больше ничего, клянусь матерью и могилой отца!
— Зачем он просил передать мне ничего не значащие слова?
— Я… я не знаю, синьор!
— Подумай.
— Чтобы, чтобы посеять между вами недоверие.
— Спровоцировать ссору?
— Он на это рассчитывал.
— Ты должен был доложить об этом?
— Да, синьор.
— Если ты лжешь Роберто.
— Синьор пожалейте меня! Я клянусь, что рассказал всю правду.
Тогда Эшли отпустил его, и бармен поплелся прочь, массируя плечо. Журналист не винил его во всех смертных грехах. В эти тяжелые для Италии времена человек редко задумывался над этикой поступка, приносящего десять тысяч лир, необходимых для того, чтобы накормить жену и детей.
Эшли одернул пиджак, поправил галстук и задумчиво зашагал к бару, притулившемуся за бензоколонкой на другой стороне площади. Купив жетон, он прошел к телефону-автомату. Набрал 6-7-3. Раздались гудки, сменившиеся мужским голосом: «Слушаю! Вилла Орнаньи».
Эшли повесил трубку и вышел из бара. От асфальта мостовой и стен домов тянуло жаром, но он дрожал от холода, как человек, только что заглянувший в собственную могилу.
Вернувшись в отель, Эшли увидел у парадного подъезда голубую «изотту» и пикап, в который носильщики под наблюдением шофера в темно-синей униформе укладывали чемоданы. Управляющий отеля почтительно прощался с Козимой и Орнаньей. Таллио Рацциоли и Елена Карризи о чем-то переговаривались, держась чуть в стороне. Эшли приветствовали кивками и вежливыми улыбками. Его приход ускорил церемонию расставания, и две минуты спустя они сидели в «изотте», Козима и Орнанья — на переднем сиденье, Таллио и Эшли позади, Елена между ними.
Орнанья осторожно вырулил на площадь, замелькали дома, переулки, и скоро большая машина вырвалась на шоссе, ведущее на запад, к оконечности полуострова. Они откинули верх «изотты», ветер ерошил волосы и приятно обдувал лица; листья обрамляющих дорогу олив безжизненно повисли, стрекотанье цикад перекрывало урчание мощного мотора. Небо сияло голубизной, а за серыми холмами с укрывшимися меж них рыбацкими деревушками синело море.
