чистой правдой прикинулась ложь,
по ворсистому пологу ночи
пробегает последняя дрожь.
И в трагическом сумраке комнат
слышен скрежет тоски городской:
— Чьей рукою он будет отдёрнут —
пыльный занавес жизни людской?
Смотрит зеркало знаком вопроса,
рот комода презрительно сжат,
по разбитой дороге колёса
громыхают, гремят, дребезжат.
Два коротких, как вздохи, поклонца
перед пыльным квадратом окна…
Там — уже появляется солнце,
здесь — ещё не исчезла луна.
Испачкан кровью ключик медный,
щебечут птицы вдалеке,
и снова лёд зелёно-бледный
растёт бесшумно на реке.
А лист бумаги без помарок,
без чувства страха и вины —
как наспех купленный подарок
для опостылевшей жены.
Уже ломает щука хвост
в реке о битый лёд,
и солнце, как Великий пост,
над головой встаёт.
Тяжёлый крест — его зенит,
и тяжко колокол звенит.
Пока не пробил час Суда
и мир Господь не сжёг,
пока ещё на города
с небес идёт снежок,
покуда не зазорно нам
толпиться у дверей,
пока ещё, как прежде, в храм
зовёт святой Андрей —
покайся, блудная душа,
в ладонях бледный лёд кроша,
слезами грех омой…
По переулку не спеша
шёл человек домой.
Да, я боюсь своей души —
как дух для тела чужд!
Сидеть, точить карандаши
среди житейских нужд
и рисовать в тетради ноль,
приняв в расчёт любовь и боль,
добро и зло, и сон, и явь,
сор жизни, мир иной…
И слышать голос: «Всё оставь,
не плачь, иди за Мной!».
Свет неяркий, день короткий,
разговоры на бегу:
«Видишь ты рисунок чёткий
зимних веток на снегу?».
«Прост, как поезда гудок,
ледяной узор на стёклах,
тает, тает, как ледок,
жизнь твоя в ладонях тёплых».
«Бог весть как свой путь верша
и внутри какого тела,
ты зачем, моя душа,
к этой жизни прикипела?..»
Клещи, гвозди, молоток,
вёдра, детские игрушки…
Молока отпив глоток
из забытой кем-то кружки,
смотришь — силишься понять,
вспомнить: что это за вещи —
кружка, зеркало, кровать,
молоток, стамеска, клещи,
гвозди, зеркало, комод,
стёкла, пыльные бутылки,
ломтик груши «бергамот»
и пластмассовые вилки.
Старый плащ затёрт до дыр…
Скажешь ты, дойдя до кромки:
— Боже, Боже! Сломан мир,
нас страшат его обломки…
Изогнувшийся подковой
месяц в небе — как ожог.
Сеет мелкий, бестолковый,
русский ласковый снежок.
Льнёт к устам, ладони греет,
землю белит не спеша…
Снег пойдёт — и присмиреет
неспокойная душа.
Ведь она за тьмой белесой,
за чредою горных гряд
и за снежною завесой
разглядит небесный град.
В облаке месяц — как турок в чалме.
Зреет пшеница на дальнем холме.
Лунного света напившись, зерно
стало уже тяжело и черно.
Скоро ли ангел с младенческим лбом
