Солдатская трава | страница 2



И время спит с улыбкой на устах
и говорит: я быхъ, я рьхъ, я стахъ,
и над младенцем точит свет лампада.
Висят, как обезьяны на хвостах,
нагие черти в вертограде ада.
Немые черви точат солончак.
Глагол во фразе нужен, как рычаг
для подниманья непосильных грузов.
Ты говоришь — и соль в твоих речах
блестит на солнце,
                 как кристаллы в друзах.

* * *

…я жаждала страдать и быть забытой —
монахиня смиренно говорила
и целовала землю, где ступала
нога её наставницы. Зима
была бесснежной. По утрам мороз
узоры молча рисовал на стёклах,
но таяли к полудню миражи
тропического леса. Окна храма
впускали солнце, и его лучи
свечей зажжённых бережно касались.
И нищая стояла тишина
у алтаря, где, преклонив колена,
молитвы возносил смиренный пастырь
за грешный мир — за души всех живых
и всех усопших…

* * *

На лучшие слова твои
ложится тень, как грех Адамов.
Но строят гнёзда воробьи
под кровлями жилищ и храмов.
Законам тления и сна
доселе мир подвластен тварный,
но в небесах царит луна,
как некий гений лучезарный.
И кто судьбой за грех платил,
тому посмертный жребий страшен —
но влажным пламенем светил,
как прежде, небосвод украшен.
Пускай щебечет птичий рой,
горячей солью пахнут слёзы,
бесшумно из земли сырой
растёт сияние берёзы.
И неба вечная купель
влечёт неведомою силой,
и светлый ангел колыбель
качает над пустой могилой.

* * *

Жизнь растёт из умершего семени,
как из озера — тело реки.
Мы скользим по поверхности времени,
как по глади озёрной жуки.
И с какою-то детской беспечностью
смотрим вверх — и срываемся вниз.
Разве можно, беседуя с вечностью,
получить поощрительный приз?
Как бы мы свою жизнь ни коверкали,
пожиная познанья плоды,
мы всегда отражаемся в зеркале
ослепительной, чудной воды.
Там колышутся ивы китайские
и дрожит силуэт рыбака,
перед ним расстилаются райские,
победившие смерть облака.
Видишь — в этой живой бесконечности
все начала сошлись и концы.
И снуют, словно вестники вечности
водомерки, жуки-плавунцы.

* * *

Птицы, летящие в дальние страны без визы,
реки, себя от истока влекущие к устью,
клёны, одетые в шитые золотом ризы,
арфы созвездий, поющие гимн захолустью,
все они живы, как наши ушедшие годы,
так нам знакомы, как вещи, видавшие виды.
Ночью и днём, несмотря на капризы погоды,
ангел возводит больших тополей пирамиды.
Ветер, как нищий, копается в лиственном хламе,
вётел шары отражаются в водах ребристых.
В их глубине, как в огромном языческом храме,
своды украшены стаями рыб серебристых.
Бедный скиталец, неведомый странник, пришелец,