Даже если земля — это слёз и печали юдоль,
молча тянется к небу детей подрастающий лес.
Если речь замолчала, а звук из молчанья возник,
если косточке персика в землю захочется лечь,
мы с тобой для начала к постели привяжем тростник,
между нами положим холодный сверкающий меч.
Сердце — сладкий орех, он в телесной лежит скорлупе,
ожидая, что скоро Господь скорлупу разгрызёт,
и тогда ты поедешь, как князь, в одноместном купе
в свой последний приют, раздвигая бесцветный азот.
Жнец, и швец, и кузнец, и на флейте загробный игрец,
две холодные девы, лежащие рядом с тобой,
говорят, что любовь — это истина многих сердец,
это воздух для птиц, распростёртых в дали голубой.
И покуда с нас Бог не снимает воздушных оков,
за кормою ладьи одинаково плещет вода,
нам невидимый пастырь, пасущий стада облаков,
тихо шепчет в ночи: «Никогда, никогда, никогда…»
