то, что горько — полынь, остальное — бурьян.
Все равно ничего не увидишь, видя степь в первый полдень года.
потому что — снег, и к тому же ты в стельку пьян.
Только в ночь на четырнадцатое оклемаешься,
отвечая на телефонные звонки,
что ты с этой степью уже две недели маешься
и никак не поймешь, в чем же вы с ней близки.
Вспомни: классные комнаты школы с панелями масляной краски.
На уроке ботаники: то, что пыльно и горько, — полынь.
Обо всем остальном знают скучные русские классики,
которым на головы гадят голуби, вездесущие, как латынь.
Свет какой-то не тот. Наверное — этот.
Здесь любят вспоминать, а жить — не любят.
Февраль в ночной электричке настроен поэтом
на два глагола: дует и плю́ет.
Станции одинаковы. А может — одна и та же
станция, глядя в окно, напоминает о времени,
когда все человечество было одноэтажным
и Мария еще не была беременна.
Во время оно в камышовых кошарах
вместе жарко дышали овцы, собаки и люди.
Согреваясь дыханьем, думали: Что же будет
с детьми в такую непогодь? Выросли, а все же жаль их.
А дети в ночных электричках вздрагивают, уснув,
вспоминая, не могут вспомнить, не любят жить.
То ли станции эти слишком похожи одна на одну.
То ли слишком ничтожно все то, что вчера показалось большим.
