«Женская лирика… тяжелый случай», — брюзжит в одном из стихотворений Елагиной издатель, не воспринимающий всерьез «замшелую ветошь». Но не только над ним иронизирует лирическая героиня — над собой тоже. Не в нем, дьявольски сверкнувшем очками, дело — дело в тотальном смещении духовных координат, в общекультурном фоне, на котором «неактуальный» поэт выглядит фигурой комической, а уж взыскующая любви поэтесса — тем более. Неактуальная? За этим следует ответный жест — игра в юродство, когда можно обозначить свою роль, назвавшись «пожилой клоунессой».
«Гелиофобия» — замечательное автоироническое название для книги. Спрятавшись за научным термином (а означает он не что иное, как светобоязнь), Елагина ставит простой диагноз окружающему миру: боязнь любви. Но еще это книга о том, как в беспросветную жизнь врывается световое пятно, оно же — чудо. Но если любовь — это чудо с участием двоих, то почему тот, другой (а у нее он «камень», или целый «сад камней», или «инопланетянин»), так боится света? Вся трагическая раздвоенность лирического «я» Елагиной — в том, что она пытается решать принципиально неразрешимый вопрос о возможности чуда именно логическим, причинно-следственным путем. Разность потенциалов и создает необходимое напряжение меж двумя полюсами ее поэтики — верой в ту самую любовь и пониманием ее недостижимости. Во многом знании — много печали, оттого каждое стихотворение на первый взгляд выглядит трагическим. Но маску «клоунесса» выбрала двустороннюю и в следующий момент поворачивается к нам светлой половиной. Забываешь о разуме и веришь в чудо — наступает просветление.
Если «Гелиофобия» — вся о поисках любви, то первая же строчка книги «Как есть» поиски исключает: «Господь не дал любви, но дал певучий дар». Вот такое начало координат, а дальше нужна ориентация на местности. Куда идти теперь — «с бунтарским языком и знаньем несвободы», как жить в той реальности, где нелюбовь — не грех, а всего лишь общая установка?
Мне кажется, ключ к творческому методу Елагиной надо искать в композиции книги, в ее общей структуре. Первая часть, «Точка зрения», — это написанное традиционным стихом исследование состояния счастья-несчастья, где снова поют дуэтом чувство и рассудок, но голос рассудка теперь становится ведущим. Жизнь вообще трагична, уверяют нас, и говорим мы «на непересекающихся языках», и «понимания не предусмотрено», и «плюшевый пыльный пафос» по этому поводу смешон. Значит, вывод повторяется и счастье — только в неведении?
