Наступила осень, и мы отправились в Голливуд на анонсированную премьеру. В "террариуме" царило пошлое веселье, увидев меня, каждый осведомлялся о моих планах и спрашивал, как я буду выполнять обещанное.
Удостоился даже пары заметок в местной прессе, как водится освещавших события с двух сторон. С одной, загадочный русский с его обещанием, с другой, дикарь из варварской России от которого непонятно чего ожидать. Заключались пари, каюсь, сам поучаствовал, на тему сдержу я свое слово или нет.
И вот он настал день премьерного показа, зал ресторана был забит до отказа, заранее столики были заказаны только для участников той проклятой вечеринки, остальное раскупили любопытствующие. Показ свет и…..
По окончанию десятиминутного мультфильма зал молчал, прошла минута, другая, зал молчал, потом раздался задумчивый голос.
— Господа, что за странный испанский, а?
Все вскочили и завопили, таки артисты, существа эмоциональные, да и звук присутствовал и музыка, в общем, выиграли все и я, и Форрест, и его "Фонофильм". Если взять всю бумагу, которая была потрачена на визитки, письма и приглашения которые я получил за следующую неделю, и сдать на макулатуру, то можно было на вырученные деньги издать какую ни будь брошюрку листов на двадцать и экземпляров в пятьсот.
Что пережил Форест мне неизвестно, бросив его в одиночестве отдуваться за доставленное удовольствие, переадресовав всех желающих приобрести фильм для проката в нью-йоркский филиал, сбежал, отговорившись множеством дел и пообещав предоставить очередное произведение своего сумрачного гения через год, другой. Сбежал не просто так, а попутно вырывая у себя на всех местах волосы потому как колокольным звоном прозвучало слово с запахом денег, которое завтра облетит все штаты, это будет культовое слово "ПЛАСТИЛИН". Ну кто мне мешал озаботиться его производством, кто? Озолотился бы, в прямом и переносном смысле. Отрыжка моего века до сих пор действовала на меня как шоры. То, что для меня было обыденностью, вызывало дикий ажиотаж у неизбалованной шоу эффектами публики.
После возвращения в Нью-Йорк проследил за передачей дел новому руководителю американского отделения, переговорил с ним о путях развития и опять как белка помчался по кругу Аргентина, Испания, Франция. Опять организация людей, перевозка их к месту работ, расселение.
К лету двадцать четвертого года закончил переселение, закрыл представительство в Бизерте. Заехал к Игнатьевым в Париж порадовал его пророчеством, что в следующем году наладятся отношения между Францией и Советской Россией. Продал ему патент на радиолампы, рассказал о бедах остатков русской общины во Франции, рассказал о своем путешествии за океан, в общем пообщался.
