— А что же он в ней такое проповедовал? — снова спросил толстяк.
— Извольте, господа, — согласно кивнул наш добрейший капитан. — Еще до того, как вышла вся эта история с казенными суммами, от которой я лет на пять постарел, полковник мой в доме своем, ведя разговор о разных политических своих прожектах, извлек из шкафа этот зеленый портфель и вытащил пачку листов, аккуратно исписанных.
— Вот здесь, господин Майборода, — сказал он, — таится сгусток многолетних раздумий… О, это не должно попадать к ним в руки! Когда Россия сможет воспринять это к действию, благоденствию ее не будет конца, — и он горько усмехнулся, — хотя в последнее время моя реформаторская деятельность перестала мне казаться столь прельстительной, как вначале, — и он бегло перелистал рукопись, — есть люди, которых слово «республика» приводит в ужас.
Скажу вам по совести, господа, что доверие полковника было мне лестно, но одновременно причиняло боль…
— Каков! — громко сказал толстяк.
— Что? — не понял Аркадий Иванович.
— Да вы пейте, пейте, — налил ему Бутурлин.
— Вы удивительная личность, — промолвил Сереженька с отчаянием. — Вы мне нравитесь, сударь, — и обнял его за шею, и стал чуть не душить, отчего Аркадий Иванович весь побагровел и, продолжая дружелюбно улыбаться, все-таки старался освободиться от любвеобильного молодого человека. Наконец это ему удалось, а может, Сереженька и сам ослабил объятия; он отвалился от капитана и сказал: — После наших утомительных занятий хорошо слушать ваши истории…
Бутурлин засмеялся. Аркадий Иванович, оправив мундир, выпил свое вино.
— Как же это вы будто бы полны любви к своему полковнику, — заметил гренадерский поручик, — когда сами же утверждаете, что он холоден, суров и просто маленький Бонапарт?
— Это не я утверждаю, — сказал Аркадий Иванович, быстро и послушно поворотившись к поручику, — это его же друзья утверждали, что у него душа железная. Они о его душе часто толковали.
— А что же он все-таки проповедовал в своей конституции? — спросил толстяк.
— Да не сбивайте вы его вопросами! — потребовал Сереженька. — Интересно ведь как. Ну а дальше-то что? Дальше-то…
— А дальше? — медленно произнес капитан. — Что же дальше? Дальше, верите ли, навис надо мною суд. И понял я, что пощады от моего полковника мне не ждать…
— А может, он, ваш полковник, догадался о ваших намерениях? — спросил Бутурлин.
— Да не перебивайте же! — взмолился Сереженька.
— Нет, — грустно ответил капитан, — догадаться он никак не мог. Он меня ценил, я ведь чертовски податлив был, ему ведь лестно было слышать мое одобрение. Людям это страсть как нравится, уж я знаю…
