Гуторенки. Настоящее время
Курицы квохали, порося визжал, козел лениво щипал траву, а Нюра сидела. Деревянное крыльцо приятно холодило, навес надежно укрывал от солнца, но не мог спасти от тяжких мыслей.
Время остановилось. Время замерло. Время перестало существовать. И напрасно обеспокоенная мать теребила застывшую изваянием дочь, та продолжала безучастно таращиться вдаль и не двигалась с места.
– Нюрка! – чуть не плача, окрикнула дочь Горяна. – Вот, беда-то, точно приворожил кто.
– Нет, – неожиданно прозвучал монотонный голос, и мать охнула, призывая Зверя в защиту.
– Что нет? Нюрочка? – заискивающе произнесла она.
– Нельзя меня приворожить.
– От чего же нельзя-то? Всех можно, а ее значитца нельзя?
– У меня сердца нет, – пояснила Нюра так буднично, будто рассказывала о дойке любимой козы.
В один прыжок Горяна очутилась рядом с дочерью и прижалась ухом к спине.
– Есть сердце-то! Есть! Скажешь, ведь. Нюрка! – она хлестанула дочь полотенцем: несильно, но чувствительно.
– Нету, – отмерла та. – Он забрал. Давно уже. И с тех пор нету.
– Это тот твой? Пришлый? С которым ты все миловалась? – мать спустилась с крыльца во двор, и обеспокоенно вгляделась в лицо дочери. – Откуда ты его взяла-то? Тут почитай все нашинские. Даже ящеры и те далеко.
– С неба. Он спустился с неба, – Нюра подняла мечтательный взгляд и тут же зажмурилась от яркого солнца. – Представляешь?
– Как с неба? – испуганно пролепетала мать, отступая на шаг. – А выглядел совсем как мы.
– В этом-то и прелесть! – грустно улыбнулась дочь и вновь застыла, точно и не было короткой вспышки «нормальности».
– Прелесть? – повторила Горяна очень медленно, не сводя потрясенного взгляда, точно впервые видела собственного ребенка. – Слов-то каких нахваталась… ты это… посиди еще немного, а мне… мне отойти надобно. Вернусь скоро.
Она подхватила длинный подол и опрометью кинулась за ворота, стремясь как можно скорее домчаться до шамана. Уж он-то разберется в этой околесице. Точно разберется.
– Судимир! Судимир! – голосить она начала почти сразу, так что почитай все хуторские догадались: стряслась беда.
Одни провожали недоуменным взглядом, другие – осеняли себя знаком Звери, большинство – злобно перешептывались, дескать нагуляла-таки Нюрка, нагуляла. А нечего с пришлым якшаться было: видно же, городской.
