Новый Михаил [трилогия] | страница 28

Какие еще варианты? Да, собственно, вариантов может быть миллион и ни одного одновременно. Но, что же они могли натворить? В чем заключалась пресловутая атомная бомба, отправленная в прошлое? И куда они ее отправили? В чью конкретно голову?

Однако тут что-то не клеится! Не было в 1923 году таких средств, чтобы уничтожить мир и чтобы все погибли! Или погибли не во всем мире, а где-то конкретно? Тогда почему тот чудак кричал что мы все погибнем? Может мы открыли какой-то ящик Пандоры? Или нас тут всех просто зачистят как свидетелей чего-то?

А хрен его знает, товарищ майор!

Я усмехнулся своим мыслям. Вот и новое звание пригодилось — могу теперь эту популярную фразу с чистой совестью адресовать лично себе.

Ну, что, майор Романов? Повоюем еще?

Так точно, товарищ майор, повоюем!

И я лег на кровать в ожидании дальнейших событий.

Однако, к моему удивлению, ничего вообще не происходило. Черные солдаты молча приносили еду и забирали грязную посуду. Санузел был в моем номере, так что особых неудобств я не испытывал. Все-таки комфортабельный номер со всеми удобствами это не сырой каземат с ведром в углу вместо уборной. А мне приходилось обитать и в местах похуже каземата.

Я размышлял, строил различные гипотезы, читал книги на компе, играл во всякие игрушки, стоявшие на ноуте, и ждал.

В принципе, одно было понятно со всей определенностью — одну дату сеанса мы уже пропустили, и впереди нас ждала одна единственная дата в ближайшее время, о которой мы знаем — 11 марта или 27 февраля по старому стилю. Следующая известная мне дата была лишь в сентябре. Но я очень сомневался, в том, что тут кто-то будет ждать сентября. Или сеанс состоится 11 марта и будет установлена надежная периодическая связь или я проекту больше не нужен. Причем, судя по солдатам в коридоре, вполне может быть, что буду я не нужен вообще. Окончательно, так сказать. С выбыванием из списка тех, кто может что-то разболтать…

На четвертый день моего заключения ко мне заявился лично Беррингтон. Солдаты внесли ему стул, и он уселся глядя на меня.

Я даже не сделал попытки изобразить вставание и остался лежать на диване. Беррингтон хмыкнул:

— Протестуем, значит?

Я полежал с минуту, прислушиваясь к своим ощущениям, и затем отрицательно покачал головой:

— Нет, просто лежу. А что?

— И не хотите возмутиться, выразить протест и прочее негодование? Или там, к примеру, потребовать адвоката и пообещать затаскать меня по судам?

Я подумал немного и спросил: